Николай Золотарёв-Якутский - Искатели алмазов

Василий Васильевич действовал наверняка, зная: банк свято хранит тайну вкладов.

Гершфельд усмехнулся, покачал головой.

— Не может быть. Позвольте вашу чековую книжку.

— Да нет у меня никакой книжки, — развел руками Кокорев.

— Как? Разве вы забрали из банка все деньги?

— Подчистую. У меня нет такого обыкновения, чтобы с банками связываться. Бог уж с ними. Свой-то карман надежнее. Вот-с, извольте удостовериться.

Кокорев положил на стол пачку пятисотрублевых кредиток. В голосе его было столько искренности, что Гершфельд не знал, что и думать. Неужели он мог так ошибиться в цене? Впрочем, возможно, что парижские знатоки обнаружили на камне какой-то изъян, не замеченный им.

Между тем Кокорев отсчитал пять кредиток, остальные деньги спрятал во внутренний карман.

— Позвольте расписку и получите по уговору две с половиной тысячи.

«Вот так-то будет по справедливости», — подумал он.

…На обратном пути Василий Васильевич Кокорев, теперь не последний на Лене человек, купил два дома в Киранске, куда он решил перебраться из Нюи. Тесно показалось в родной деревне с двумястами тысячами в кармане. Ни знакомые, ни родственники, ни даже супруга не знали о свалившемся на него богатстве, о его новых планах.

В эту зиму он решил, как обычно, ехать в тайгу. Прозрачный камень, за который где-то в неведомом Париже платили бешеные деньги, завладел его воображением.

Опять подули с севера злые, холодные ветры, земля окуталась снежным одеялом, ледяной панцирь покрыл таежные реки. Снарядив двенадцать нарт с товаром, Кокорев отправился в путь. На этот раз не пушнина была главной целью его поездки. Пушнину скупал только для видимости, при этом каждого охотника расспрашивал о красивом прозрачном камне. Нет, никто не видел такого камня.

Переезжая от стойбища к стойбищу, добрался, наконец, до юрты охотника Бекэ.

Постарел Бекэ за год, кожа на лице усохла, покрылась мелкими морщинками, нелепо топорщилась жиденькая бороденка — голод пришел в юрту. Год выпал неудачный: не было рыбы, не было зверя. И табак весь вышел — много курил Бекэ, чтобы заглушить сосущее чувство голода, рассеять горькие думы. Вот почему в этот раз он особенно обрадовался приезду торговца.

Лишь только Кокорев вошел в юрту, Бекэ достал трубку и, получив щепоть табаку, жадно затянулся.

Кокорев присел у камелька, погрел окоченевшие пальцы.

— Вижу, старина, жизнь в нынешнем году худая. Много приготовил пушнины?

— Э-э, почти совсем нет. Кедрач летом урожая не дал — белка ушла. Мышей не стало — лисица, горностай, колонок тоже ушли. Зверь, он, как человек, без пищи не может.

— Да, видно, одной пушниной не проживешь, — посочувствовал Кокорев. — А не находил ли ты красивых камней, вроде того, что продал мне в прошлом году?

— Э-э, нет, не находил, однако.

Тем временем вскипел чайник. Сели пить чай. Совсем нечем было покормить гостя, поэтому Бекэ часто и тяжело вздыхал. А торговца, видно, это вовсе не печалило, он весело посмеивался, хитровато щуря быстрые глаза.

Покончив с чаем, обратился к хозяину.

— Выкладывай, друг, свою пушнину.

— Что же ты, купец, неужели ночевать не останешься, поедешь дальше? — испугался Бекэ.

— Пока не поздно, надо взять, что дается, да отдать, что берется…

«Э-э-х, как нехорошо получилось, обиделся гость — плохо угостили, значит, и водки не выпьем, и не поговорим вечерком… Э-э-х, как нехорошо!» — подумал Бекэ, раскладывая перед торговцем шкурки: около тридцати беличьих да пяток колонковых и горностаевых.

— Бери шкурки, пойдем к нартам, — весело распорядился Кокорев.

— Э-э… как же так? И цену не назначишь?

— Что тут оценивать?.. Да ты не бойся, не обижу.

Они подошли к двум последним нартам, и Кокорев начал развязывать веревки.

— Товар с этих двух нарт снеси в юрту.

«Зачем?» — хотел спросить Бекэ, но воздержался: не пристало мужчине-охотнику женское любопытство. Он послушно принялся перетаскивать тяжелые тюки. Тут были табак, чай, два куля муки, кое-что из мануфактуры, два ящика водки. «Видно, купцу тяжело везти дальше столько товару, и он решил часть пока оставить у меня», — подумал Бекэ.

Когда груз был перенесен в юрту. Кокорев, по своему обыкновению хитровато щуря глаза и посмеиваясь, сказал:

— Твой камень, Бекэ, — хороший камень… Я человек добрый и дарю тебе весь этот товар.

Бекэ молча вытаращил на Кокорева глаза. Прасковья сняла засаленный платок, потом снова надела и опять сняла, не зная, что сказать. Торговец наслаждался произведенным эффектом.

— Берите, берите, ничего…

Бекэ откашлялся, мелькнула мысль: «В своем ли уме купец?»

— А ты хорошо подумал? Не будешь потом раскаиваться?

— Не буду, не бойся.

— Э-э-э, не знаю, как быть. Ведь мне нечем заплатить тебе…

Услышав такие слова, Прасковья мигом пришла в себя и напустилась на мужа.

— Смотрите-ка, он еще разговаривает, вместо того чтобы поклониться доброму купцу в ноги! Злой дух помутил его разум! Дома нечего есть, а он не знает, как быть! Или ты уже не охотник?! Не сможешь добыть шкурок!

— Погоди, погоди, — остановил Кокорев рассерженную женщину. — Шкурки шкурками, только дело не в них. Слушай, что я тебе скажу, друг Бекэ. Ты будешь искать для меня камни, такие же, как прошлогодний. Он называется алмаз. Все собирай: и мелкие и крупные. Выспрашивай у соседей. Если кто найдет такой камень, покупай, товару у тебя теперь хватит. А не хватит — еще привезу. Будешь вроде как моим приказчиком. Потрафишь мне — а накладе не останешься. Понял теперь?

Лицо Бекэ расплылось в широченной улыбке. Он будет приказчиком самого купца Кокорева! Это бедный-то Бекэ! Э-э, оказывается, счастье не белка, иной раз само идет в руки. Значит, все это богатство, тюки с мануфактурой, ящики с водкой даны ему за работу, принадлежат ему. Бекэ все понял.

— Только уговор, — зачем-то понизив голос, оказал Кокорев, — про то, что собираешь алмазы для меня, про то, что я их скупаю, — ни слова ни одной живой душе…

Ну еще бы! Пусть купец не беспокоится, Бекэ привык держать рот закрытым, а уши открытыми.

Веселье пришло в юрту. Весь вечер пеклись оладьи, водка лилась рекой. Захмелевший Бекэ уверял гостя, что камней на Иирэляхе много, он сможет собирать их горстями.

Утром Кокорев уехал. Он уже видел себя хозяином пароходов, приисков, магазинов. Миллионщик Кокорев — на всю Россию загремит его имя.

…В юрте Бекэ прочно поселилось довольство. Не выветривался вкусный запах поджаренных на сале оладий. Прасковья разрумянилась и словно бы помолодела. Теперь ей не приходилось сушить чайные выварки, чтобы потом снова заваривать. Их выбрасывали. То же и с табаком. Прежде Бекэ делал к трубке чубуки из сырого тальника и, когда чубук пропитывался табачной смолой, мелко крошил его, добавляя крошку к натуральному табаку. Теперь в этом не было нужды.