Николай Золотарёв-Якутский - Искатели алмазов

Но, как всякий настоящий охотник, Бекэ был упрям и терпелив. Едва забрезжило утро, он отправился в тайгу и убедился, что колонок ночевал под кучей валежника. Снова началось преследование. Только на пятый день удалось загнать выносливого и быстрого зверька в дупло дерева и тут убить. Никогда еще не приходилось Бекэ целых пять дней возиться с одним колонком. Добившись своего, он уселся на ствол лиственницы и с облегчением закурил трубку. Колонок, вытянувшись, как обрубок веревки, лежал рядом на снегу, пламенел огненно-рыжим мехом.

«Даст или не даст больше тридцати копеек за исто торговец Кокорев? — гадал Бекэ. — Неужели не даст? Ведь сколько из-за одного этого колонка порвано одежды, истрепано обуви, сколько потрачено сил! Попробуй-ка кто-нибудь предложи мне: «Побегай пять дней по тайге — получишь тридцать копеек», — в глаза бы рассмеялся такому благодетелю. А я за тридцатикопеечным колонком бегал».

Бекэ выбил трубку о ствол, поднялся и только сейчас почувствовал, как сильно устал. Казалось, мыла каждая косточка, каждый мускул. «Пусть сейчас встретится след любого, даже самого ценного зверя, — думал Бекэ, — я и не посмотрю на него, Скорей бы добраться до дому и — спать».

Он прошел несколько шагов и увидел след горностая. «Эге, — усмехнулся охотник, — видно, лесной дух Баянай нарочно искушает меня». Все же он пощупал указательным пальцем ямку следа. Зверек пробежал давно — след его простыл и загрубел. «Теперь его все равно не догонишь… Однако, интересно, куда он побежал…» Бекэ постоял в раздумье и пошел по следу. Вскоре вышел к пойме. Здесь следы зверька запетляли в разных направлениях. Горностай нашел мышиные норы и, видно, хозяйничал в них всю ночь. Вот на снегу, рядом со следом, борозда. Значит, горностай на спине тащил мышь. «Эге, — смекнул охотник, — если этот дьявол нес добычу, то далеко уйти он не мог».

И верно. След показывал, что со своей ношей горностай вернулся на опушку леса и юркнул в дупло старой сухой колодины. Бекэ обошел вокруг нее — выходного следа не было. Обрадовался: значит, он здесь и притаился.

Зарядил черкан, поставил у отверстия колодины и постучал по ней обушком топорика. Черкан щелкнул. Бекэ подскочил к нему — в черкане бился горностай.

«Вот она, охота, — размышлял Бекэ, шагая к дому. — На горностая мне потребовалось не больше часа, на колонка — пять дней! А разве торговец понимает это? Разве ему есть дело до того, сколько сил и труда я затратил на добычу колонка и сколько на горностая? Он знай себе твердит: «Шкурка колонка — тридцать копеек, горностая — двадцать пять копеек». А ведь если по справедливости, то за этого колонка я должен получить раз в десять больше, чем за горностая…»

Наступил декабрь. Крепчали морозы. Стало невозможно промышлять горностая, колонка, белку. Не выйдешь надолго в тайгу, с якутским морозом шутки плохи! Но сидеть дома у теплого очага — тоже не резон, шкурки сами не прибегут в юрту. А ведь это не просто шкурки, это сахар, табак, чай…

В такое время охотники-якуты настораживают самострелы на самого ценного промыслового зверя — на лисиц. Поставит охотник на лисьей тропе самострел — и домой. Отогреется — идет проверять. Но лиса — хитрый и осторожный зверь. Она может на большом расстоянии почуять самострел и свернуть с тропы. Если даже и разрядит снасть, то может уйти подранком — нет зверя более живучего, чем лиса. Можно истыкать самострелами всю округу, но за целую зиму так и не увидеть ни одной лисьей шкурки. Тут требуются терпение и настоящее охотничье мастерство. Бекэ не был обделен ни тем, ни другим. С помощью трех имевшихся у него самострелов он в течение декабря и января добыл пять лисиц-огневок. От всей души он благодарил лесного духа Баяная. Он почитал себя счастливчиком, богачом и с нетерпением ожидал приезда торговца, Прасковья и Алексаш совсем обносились, наступит лето — не в шкурах же им ходить. Теперь есть на что купить легкую полотняную одежду. Будет теперь и табак, и чай, и мука для оладий к весенним праздникам. И все потому, что Бекэ — неутомимый охотник и не берут его ни морозы, ни болезни.

Как-то на исходе февраля сынишка вбежал в юрту, часто дыша и возбуждено вытаращив глазенки, крикнул:

— Бубенчик звенит! Торговец едет!

Бекэ накинул на плечи шубу, подбитую подранным и свалявшимся за зиму заячьим мехом, вышел во двор, прислушался. Издалека, со стороны заречных сопок, доносился звон бубенцов. «Он, Ко-ко-реи», — подумал радостно Бекэ.

До того, как этот торговец из Нюи впервые появился в здешних краях, охотники продавали пушнину местному старшине, тойону Алексею Павлову. Но Павлов не мог обеспечить охотников чаем, табаком, мануфактурой и поэтому не выдержал конкуренции с нюйским купцом. И вот уже года четыре Кокорев один торговал в округе. С нетерпением поджидали его приезда охотники Ухтуи, Салына, Чоны, Вилючана, Малой и Большой Богуобий. Для него всю зиму запасали шкурки.

…Ближе, ближе звук бубенчиков. Из-за поворота реки показалась оленья упряжка, за ней — другая, третья… Всего восемь нарт, нагруженных разными товарами.

В ожидании гостя Прасковья подмела пол, подбросила дров в камелек, вскипятила медный, празднично сияющий чайник.

Вскоре в юрту в клубах морозного пара ввалился Кокорев, небольшого роста, быстроглазый человек, с подвижным, веселым лицом. Как все русские жители Якутии, Кокорев хорошо говорил по-якутски.

— Доробо, догор Бекэ! [1] Здравствуй, друг Бекэ! — закричал он, широко улыбаясь, размашисто сбросил шубу, дружески хлопнул хозяина по плечу. — Как охота была в эту зиму? Кэпсэ! [2] Рассказывай! .

— Э, да что рассказывать, так себе, помаленьку, — согласно обычаю, начал скромничать Бекэ.

— Как прожил год? Как здоровье жены, сына?

— Все пока хорошо, слава богу…

На этом разговор закончился. Гостя усадили на шкуры, налили чаю, попотчевали вяленой рыбой, сушеными тугунами и голяками. Другой еды у них не было, и хозяин страдал от того, что не мог предложить гостю хороший кусок вкусного жареного мяса.

Отведав для приличия хозяйского угощения, Кокорев вышел к нартам, принес хлеба и пряников, оделил малыша, Прасковью, а трубку Бекэ зарядил свежим душистым табаком. Вечером достал из дорожной сумы мясо, а когда Прасковья сварила его, на свет появилась бутылка водки. Бекэ выпил стакан и совсем развеселился. Он попробовал было запеть о том, какой он хороший охотник, и как много шкурок он добыл, о том, какой хороший человек его гость, настоящий догор, и ему, Бекэ, для догора ничего не жалко, но Прасковья охладила его пыл несколькими резкими словами. Для ночлега гостю предоставили самые удобные нары, постелили лучшие шкуры. Бекэ на ночь свел оленей в соседний бор, где еще летом приметил богатые ягельники. Утром он поднялся раньше всех, выловил в бору оленей, пригнал к юрте.