Александр Романенко - ВьЮжная Америка

Побывав в глубоких провинциях, я увидел истоки этого обычая — в качестве средства передвижения индейцы используют буквально все, что движется, будь то хоть двадцатитонный скрейпер, хоть бульдозер, хоть трубоукладчик. Не говоря уже о грузовиках и тракторах с прицепами. И разумеется, никому не приходит в голову просить деньги за подвоз. Но ездить в тракторных прицепах провинциального индейца заставляет нужда, а в столице какая же нужда? Никакой нужды, озорство одно. Атрассьонэс! Бесплатный аттракцион.

На следующее утро я уже в «Хьюлетте». Со мной говорят на таком прекрасном английском, какого я не слышал с того дня, как вылетел из Китая. Высший уровень инглиша как бы намекает на подобный же уровень принтеров «Хьюлетт». Но увы мне и в третий раз. Я вожу пальцем по скользким пробным отпечаткам их цветного лазера и не могу скрыть разочарования. Да, полосок и неравномерностей намного меньше, чем у «Эппла», но цветовые искажения просто немыслимы. И глазом старого фотографа я вижу, что исправить эти искажения нельзя принципиально, они заложены в красителях и в методе печати.

Что же делать? Больше-то, кроме «Эпсона», ехать некуда. Приехали.

Здравствуйте, дамы и господа эпсоновцы! Как поживаете? И почему среди вас я не вижу ни одного японца? А-а, вы, оказывается, только представители, а не производители. Ясно, перекупка по контракту с суперскидкой для супердилера. Раньше это называлось фарцовкой. Где? В Москве, конечно. Нет, у вас это никак не называлось. Разве что негосио. Ну, да это не совсем то. В общем, как дела, господа негосиянты?

— Дела выше всяких похвал, — заявляет чересчур веселый господин, распространитель принтеров, распространяющий запах недешевого коньяка. И показывает мне листок с отпечатанным образцом. Со мной Маша, она, по наивности, чрезмерно восторгается.

— Это жидкостным принтером так? — спрашивает.

— Да, жидкостным, — отвечаю я. — Сам не верю.

На картинке — фото какого-то модернового строения. Оно вполне серое, но меня интересует дерево перед этим строением. Дерево выглядит слишком живым. И небо тоже. С расстояния сорока сантиметров картинка совершенно фотографична.

— А мы могли бы вот так же отпечатать прямо сейчас? — Я не доверяю.

Но любитель дорогих коньяков не удивлен. Он качает головой и хитро улыбается. Мол, не доверяйте, пожалуйста, а я вам сейчас нос утру.

Нос нам, правда, не утерли, просто отшлепали фотографию все той же бедной девочки с подсолнухами. Малюсенькую фотографию (чернила, видимо, пожалели), но мне все ясно.

— И сколько стоит эта машинка?

Менеджер разводит руками и посылает меня к дамам. Дамы усердно жмут на резиновые кнопки калькуляторов. У них выходят разные числа. Пересчитывают.

— Триста двенадцать, — объявляет дама, что помоложе.

— Триста двадцать два, — это старшая.

Ну, невелика разница, в конце концов.

— Вот что, — шепчу я Маше, будто кто-то здесь понимает по-русски. — Принтер мы еще поищем, другой какой-нибудь, а «Эпсон» будем иметь в виду как крайний вариант.

Почему я решил, что он крайний? Потому что уж очень дешевый. А раз дешевый, значит, должен быть какой-то подвох. Впрочем, я ошибался — подвохов так и не обнаружилось.

Мы задумчиво идем по центру, обгоняя туристов. У меня в руках тоже калькулятор, только, в отличие от эпсоновских дам, я не ошибаюсь. Я считаю. Картридж, жемчужная бумага, ламинирование, пленка, брак, скидки… Много чего считаю. И выходит, что фото размером двадцать на тридцать, включая все мыслимые расходы, выльется нам в два доллара десять центов, то есть чуть больше семи тысяч сукров. А в фотопавильонах такое фото оценивают как минимум в сорок тысяч, да еще и без монтажа и без накатанной пленки. Значит, мы тоже могли бы брать сорок. Или же лучше ударить по конкурентам настоящим демпингом? Предложить за тридцать! Я рассказываю Маше о своих расчетах, и мы оба радуемся, как малыши.

— Хорошо бы посчитать, сколько человек в день заходит в «Эспираль», сколько их пройдет мимо нашего локаля за десять часов.

Мы не откладываем это дело, мы уже в «Эспирали». Я засекаю время и прогуливаюсь по дорожке, кручусь у чужих витрин, Маша вертится где-то рядом. Отмыкаем наш локаль, заходим, выходим, пьем пепси и считаем, считаем, считаем.

— Сто сорок шесть.

— Нет, сто сорок восемь.

— Двое детей не в счет, они маленькие.

— В счет, в счет! Для них тоже что-нибудь покупают.

Я соглашаюсь, Маша права, для детей, конечно, чтонибудь покупа… Сто сорок девять… Вернулся. Сто пятьдесят, девчонки, три, сто пятьдесят три, мужик в очках, бабуля, туристы, шестеро и двое, сто шестьдесят один и два, три, сто шестьдесят пять…

Ровно через час мы получаем число триста семнадцать.

— Нужно посчитать вечером и утром, — предлагает Маша.

— Нет, ни к чему. Утром людей меньше, зато в час пик раза в полтора больше. В среднем можно считать триста в час. Точнее нам и не надо.

— Три тысячи в день? — удивляется Маша.

— Да, действительно, никогда бы не подумал. Вроде бы заходит не много народу, а три тысячи набегает.

Далее я воображаю, что к нам в павильон на первых порах удастся заманить каждого пятисотого человека. Это — шесть клиентов в день. Ну, пусть пять. Долларов по восемь в чистом с каждого. Сорок в день. Негусто. Но мы эти деньги целиком пустим на рекламу. И доведем до десятка клиентов в день месяца за три. И наши законные две тысячи в месяц мы получим так или иначе.

А если так, то почему бы не обучить смышленого паренька, или лучше двоих, чтобы не скучно им было, и посадить их на мое место, а самому открыть второй павильон в другом торговом центре? Пусть на это уйдет целый год, не беда. Через полтора года — уже два павильона, около трех тысяч месячного дохода. А это даст возможность утроить рекламу и открыть еще пару павильонов (больше Кито не выдержит, не нужно больше) и тем самым навеки застолбить здесь эту коммерческую нишу. И прибыль целого года пустить на переоборудование, а в конце третьего или хотя бы четвертого года дать такое качество и ассортимент, с которыми не стыдно хоть в Штаты, хоть в Австралию. Вот какие планы. И начаться все должно здесь, в «Эспирали», в отделанном нашими руками локале со звездным потолком.

Мы покупаем шампанское и коробку конфет, чтобы дома поднять маленькие тосты. Тост за «Эспираль», тост за «Эпсон», тост за компьютерные технологии, за международное объединение капиталов, бизнеса и политических систем! Ура!

И тут у меня развалились туфли. Точнее, полусандалии. Я купил их в Медведкове, в универмаге. Я бы и не купил, но Валентина настояла. Говорит, модные очень, сделаны на века, легкие и прочее. И вот, нате вам «на века» — развалились, вытащились пряжечки, подошвы покоробило. Иду хромаю.