Вильялмур Стефанссон - Гостеприимная Арктика

Весна уже надвинулась вплотную. С солнечной стороны торосов струились ручейки оттаявшей воды. Всюду слышен был птичий гомон. Чайки появились 10 мая, а к 25 мая их уже было множество; они мирно кружились над нашим лагерем или разгуливали в нескольких метрах от нас, не обращая на нас никакого внимания. Я подозревал, что их влекло не столько к нам, сколько к нашим мясным запасам; но чайки нередко посещали нас, не дотрагиваясь до мяса, хотя никто не стал бы им в этом препятствовать, поскольку мы не нуждались в больших запасах. Белухи шли десятками и сотнями; собаки так привыкли к их пыхтенью, что даже уже не лаяли и не обращали на них внимания. Вода изобиловала мелкими морскими животными, которыми питались чайки, а тюлени плавали на поверхности, лениво подбирая пищу. В их желудках мы находили креветок и мелких «червей» в сантиметр длиною. В верхних слоях воды было так много этих креветок и «червей», что, если бы мы находились в таком бедственном положении, как экспедиция Грили, пробовавшая питаться креветками, мы бы легко ими прокормились.

В июне мы уже почти примирились с нашим пребыванием на льду. Мы решили, что нам придется провести здесь все лето; а там, где проведено лето, следует остаться и на зиму, потому что собранный запас пищи и топлива обеспечивает существование в течение полярной ночи, если оставаться на одном месте. Если же отправиться в путь осенью, приходится бросать большую часть запасов, а в темное время их трудно возобновить. Я убежден, что тот, кто путешествует по Арктике, безразлично — на льду или по суше, в светлое время года не подвергается большой опасности. Но когда дни становятся короче, положение путника значительно ухудшается. Имея это в виду, мы уже стали обсуждать, как проведем зиму на этом крепком ледяном поле, к которому за 2 недели мы уже так привыкли, что чувствовали себя на нем уютно и безопасно, почти как в родном доме. Мы гадали, в каком направлении будем дрейфовать и как далеко окажемся от земли к наступлению следующей весны, когда сможем продолжать наш путь.

5 июня неожиданно появилась возможность выбраться с нашего ледяного поля. Полынью и раньше можно было бы переплыть, если бы в ней была открытая вода; но из-за покрывавшего ее молодого льда нельзя было переправиться ни на лодке, ни на санях, для которых он был недостаточно крепок. В это утро лед, примыкавший к нашему полю, простирался всего на 50 и, за ним было четверть мили открытой воды, а затем полоса прочного на вид молодого льда, прилегавшего к противоположному берегу. Я, как обычно, дежурил ночью и около часа ночи, разбудив остальных, сказал им, что решил попытаться перейти. Около получаса пришлось потратить, чтобы проложить дорогу к воде через 50 м льда, и еще через полчаса наш первый груз был переправлен на другую сторону. Встречный ветер между тем усиливался, и полынья быстро расширялась. Если бы мы оставили весь или почти весь наш запас мяса и жира и если бы вода была спокойна, мы могли бы переправить все в два приема. Но на воде появились белые гребни, и мы не решились слишком тяжело нагрузить наш каяк. Притом мне казалось возможным, что льдина, на которую мы перебирались, представляет собою лишь островок, где нам, может быть, не удастся далеко уйти. Это побудило нас переправить и четвертый груз, состоявший исключительно из мяса и жира. Хотя мы взяли с собою около 500 кг, мы оставили на нашем острове больше тонны продовольствия.

Последняя переправа оказалась нелегкой, потому что полынья расширилась, как мне показалось, до мили (или даже до полутора миль, по мнению Стуркерсона и Уле). Ветер превратился в шторм, и волны с такой силой ударяли о нос нашей лодки, что в течение 10–15 минут я сомневался, продвигаемся ли мы сколько-нибудь вперед. Собаки, всегда плохо переносящие качку, были уже перевезены раньше и привязаны на другом берегу с подветренной стороны. Если бы ветер еще хоть немного усилился и разлучил нас с собаками, создалось бы весьма неудобное положение как для собак, так и для нас, так как мы очутились бы на двух разных ледяных полях, быстро уносимых дрейфом друг от друга. Усиленно гребя, нам все же удалось перебраться. К счастью, оказалось, что хотя поле, на котором мы очутились, было не велико, оно соединялось довольно прочным молодым льдом с другим полем; переходя по ненадежным мостикам из молодого льда с одного поля на другое, мы смогли пройти около 10 миль на восток. Лед под нами, несомненно, дрейфовал все время на запад, но так как в течение 11 дней нашей остановки нас отнесло на запад всего на 90 миль, мы имели все основания думать, что идем на восток по крайней мере с такой же скоростью, с какой нас относило на запад. Следовательно, если бы ветер переменился, наше положение могло бы только улучшиться, так как дрейф тоже изменил бы свое направление и уносил бы нас к Земле Бэнкса, значительно увеличивая скорость нашего продвижения.

Все это время солнце редко показывалось, и «водяное небо» оказывалось для нас очень полезным. Ровно затянутое облаками небо отражает, как в зеркале, все находящееся под ним; если внизу тянется полоса белого льда, небо над ней будет таким же белым, а темной полосе воды соответствует темная полоса на небе. В облачный день глаза больше устают от постоянного напряжения, и собакам труднее выбирать дорогу, но водяное небо с избытком вознаграждает за все эти неудобства, тогда как в ясную погоду оно отсутствует. Вокруг нас были полыньи, но углы отдельных льдин соприкасались, и, сообразуясь с «картой», видневшейся в облаках над ними, мы могли идти целый день, не видя воды. К счастью для нас, полыньи шли в таком направлении и соприкасались таким образом, что именно на том пути, который вел на север и был наиболее желателен для нас, легче всего было обходить полыньи. Однако в ближайший солнечный день астрономические наблюдения показали, что, в то время как мы шли к северу со средней скоростью около 10 миль в день, нас относило на юг с такой быстротой, что фактически мы двигались на юг. В виду условленной встречи на Норвежском острове я намеревался, если бы это оказалось возможным, выйти к самому северо-западному углу Земли Бэнкса — мысу Альфреда, чтобы наше исследование льдов было как можно полнее. Потом мы направились бы на юг, вдоль берега Норвежского острова, построили бы там маяк на самом видном месте, чтобы дать знать о себе «Полярной Звезде», а затем пошли бы дальше, так как Норвежский остров, судя по карте, имеет только 6–8 миль в поперечнике и представляет слишком мало шансов для охоты, чтобы стоило останавливаться. Можно было бы, пожалуй, охотиться на тюленей и медведей, но мы предпочли бы выйти на восточную часть Земли Бэнкса, чтобы найти оленей, так как нуждались в их шкурах для постельных принадлежностей и одежды на предстоящую зиму.