Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Лица были почти круглы, волосы закручены узлом на макушке, уши очень длинные, отвислые, как и у современных изображений буддийских божеств, миндалевидные глаза поставлены косо; голову окружало кольцо в виде сиянья.

Остальные фигуры изображали женщин с обнаженной грудью и дугообразной гирляндой на голове. Наконец, мы нашли еще много разнообразных фризов, обломков колонн, карнизов и цветов — все из гипса. Все эти находки были рассортированы, сделан строгий выбор, и кое-что я взял с собой.

Еще в нескольких домах нашли мы разную мелочь, например длинный резной деревянный карниз (я срисовал узор), шелковичную куколку, ось от колеса, по-видимому, от прялки или тому подобного орудия, черепки и ручки от глиняных кувшинов, хорошо сохранившуюся простую спираль или деревянный винт и жернов из порфира, почти в два аршина в диаметре.

Между многими барханами виднелись еще следы садов. Пни обыкновенных тополей тянулись рядами, показывая, что тут шли некогда тенистые аллеи. Росли здесь когда-то и абрикосовые и сливовые деревья.

Итак, этот погребенный в песчаной пустыне город лежал во время оно на берегу Керии-дарьи, и вдоль его домов и храмов струились воды арыков. Под самым городом, по берегам реки, росли великолепные леса, подобные ныне растущим по берегам Керии-дарьи; в летние жары жители города наслаждались тенью в своих фруктовых садах. Здесь же текли мощные потоки, которые могли приводить в движение тяжелые жернова. Здесь процветали шелководство, садоводство и промышленность, здесь жил народ, умевший художественно, со вкусом украшать свои жилища и храмы.

Мои проводники называли этот город Такла-макан, мы и сохраним за ним это название, так как с ним связано множество загадок, вопросов и задач, разрешение которых дело будущего. До сих пор никто и не подозревал о существовании этого города. Кто мог в самом деле думать, что в сердце пустыни Гоби, в той ее части, которая является пустыннейшей из всех пустынь земли, находятся развалины больших городов и остатки богатой культуры? И вот я стоял тут, посреди обломков минувшего, среди развалин домов, в которых хозяйничали теперь лишь песчаные бураны! Я стоял здесь, словно принц в очарованном лесу, я нарушил тысячелетний сон города, пробудил его к новой жизни в человеческом знании.

Нет также сомнения в том, что город был буддийский, и мы можем поэтому с полной достоверностью сказать, что он древнее 700 г., т.е. года вторжения в Туркестан арабов под предводительством Кутейбы-ибн-Муслима. Можно с уверенностью утверждать, что жители города, исповедовавшие буддийскую религию, были арийского происхождения. Вероятно, они явились из Индостана и, может быть, и подали повод к многочисленным легендам о народах Тогда-рашид и Нокта-рашид, против которых по преданиям воевал Сеид Арслан (Урдан-Падишах). Может быть, этот город процветал в одно время с Буразаном.

В старом городе распростились с нами наши проводники, ставшие ненужными, и повернули назад по нашим следам с тем, чтобы останавливаться на привалы около вырытых нами колодцев.

25 января мы прошли 8 даванов (барханов); под вечер нашли воду на глубине 1,87 метра. На следующий день песок стал глубже, идти становилось все труднее, но мы все-таки прошли 8 даванов. Перевалив через восьмой, мы нашли во впадине массу кустов тамариска и умирающего камыша, что весьма и соблазняло нас разбить лагерь, хотя мы и прошли в этот день еще немного. К востоку высился колоссальный даван, казавшийся в тумане далекой горой. Посоветовались и решили, однако, посмотреть, что будет за этим даваном. Высота его равнялась 40 метрам, и переход через него оказался страшно трудным. Люди упали духом, верблюды еле брели, ослы порядком отставали.

Наконец мы достигли гребня. Вот так сюрприз! Впереди ни одного давана больше! Далеко-то, впрочем, мы не могли видеть из-за пыльного тумана, носившегося в воздухе после последнего бурана. Скоро мы наткнулись на след лисицы, нашли мертвую утку; кусты тамариска и другие растения пустыни попадались все чаще. Мы с радостью замечали, как толща песку становилась все тоньше; вот показались следы лошадей и людей, мы вышли на равнину, поросшую тополевым лесом, наткнулись на брошенный шалаш, состоявший из крыши, покоящейся на нескольких столбах, и наконец расположились на ночлег на берегу, около скованной толстым льдом Керии-дарьи.

Итак, мы благополучно совершили переход через эту часть пустыни и достигли реки. Тучная растительность береговой полосы восхищала наши взоры, не встречавшие в течение целой недели ничего, кроме желтого песка. Ширина реки около нашего лагеря равнялась 32 метрам; река была покрыта толстой ледяной корой; мы прорубили в ней колодец, и верблюды напились ледяной воды всласть.

Закололи последнего барана, развели бивуачные огни, и все чувствовали себя прекрасно; хорошее расположение духа не нарушалось даже тем, что густая пыльная мгла скрывала от нас окрестность и звездное небо. Шалаш служил кому-то приютом не далее, как вчера, если судить по чуть тлевшимся еще угольям от костра и свежим следам, которые ветер не успел замести. Но людей нигде не было видно.

На следующий день, 27 января, мы направили путь к северу, вдоль левого берега реки, занятые одной мыслью — поскорее найти проводника, чтобы добиться от него сведений относительно этой реки, на которой до сих пор не бывал ни один европеец и течение которой к северу от города Керии обозначается на наших картах лишь пунктиром.

Но нигде не было и признака человеческого существования. Час за часом подвигались мы по густому тополевому лесу, продирались сквозь частые кустарники, шагали по кучам валежника и засохшего тростника, обходили барханы, которые порой подступали к самому берегу, окаймляя лесную полосу. Вдруг послышалось блеяние овец, и мы увидели большое стадо, рассыпавшееся в камышах, достигавших высоты человеческого роста. Тут наконец должны были найтись и люди. Мы принялись кричать и свистать, но никто не отзывался, никто не показывался.

Тогда все четверо людей разбрелись по лесу, а я остался ждать около верблюдов. Прошло с полчаса, и Ахмет-Мерген вернулся, ведя с собой пастуха и его жену. Оказалось, что они, испугавшись нашего появления, сломя голову кинулись в чащу и спрятались. Скоро, однако, они успокоились и проводили нас к своей сатме (шалаш из камыша), где мы все вместе и провели ночь. Пастух был осыпан вопросами, весь небогатый запас его сведений был исчерпан до дна и занесен в мою записную книжку.