Константин Бадигин - Три зимовки во льдах Арктики

Вообще-то говоря, мы могли радоваться смене. На редкость тяжелая зима, изобиловавшая сжатиями, авралами, тревогами, оставила глубокий след на каждом из нас. Тоска по родным и близким, по родине, по солнцу и зеленой траве и, наконец, просто по новым, - пусть даже незнакомым, но обязательно новым, - людям снедала каждого из нас.

Ведь это совсем не так просто - провести две долгие полярные зимовки в тесных каютах дрейфующего корабля, каждое утро и каждый вечер встречаться все с теми же людьми, всегда слышать одни и те же голоса, видеть одни и те же лица. Мы безошибочно знали друг друга по походке, по малейшим оттенкам голоса, угадывали настроение каждого. Казалось, все давно уже переговорено, все выведано, и даже говорить-то, собственно, иногда было не о чем. И как ни дружен и ни слажен был наш коллектив, мы скучали по свежему, новому человеку, как иной раз скучаешь по свежей, непрочитанной книге.

Нам предстоял длительный заслуженный отдых. Москва готовила нам теплую встречу.

Я знал, что нам готовят опытную, хорошо подготовленную смену. Не случайно мой учитель, боевой капитан «Красина» - М. П. Белоусов, радировал: «Встретимся на „Седове“».

Видимо, его прочили в капитаны нашего дрейфующего корабля. Очевидно, и весь состав нового экипажа был укомплектован достойными моряками и специалистами. Как же не радоваться прибытию такой смены?

И мы радовались ей. Но где-то в глубине души в то же время возникало другое, несколько ревнивое чувство: как же теперь, когда так много уже пережито и выстрадано, когда большая половина работы проделана, взять и оставить корабль? Ведь с ним связано так много переживаний, ведь каждая миля пройденного пути полита нашим потом, - можно смело сказать, что эти две зимовки составляют целую полосу в жизни каждого из нас, и притом, пожалуй, решающую полосу!

Может быть, заявить протест против смены? Но это выглядело бы как-то нескромно. И к тому же не так просто - безапелляционно и безоговорочно заявить о том, что мы целиком принимаем на себя всю ответственность за окончание дрейфа. Никто не знал, как долго продлятся скитания «Седова» по ледяной пустыне, - ведь теперь корабль был игрушкой ветров.

Нет, надо готовиться к сдаче дел. И я подписал приказ по кораблю:

«Предлагаю старшему помощнику и старшему механику подготовить к сдаче до наступления рассвета каждому по своей части инвентарь, грузы, продовольствие, отчетность и механизмы с таким расчетом, чтобы можно было сдать судно в минимальный срок, оставив смену в курсе всех дел, как в отношении судовой части, так и машинной, учитывая, что на сдачу дел времени будет не более одного часа - время нахождения самолетов на месте зимовки ледокольного парохода „Г. Седов“.»

Мы от всей души желали своей будущей смене успешной работы. Поэтому, используя накопившийся опыт, я посылал по радио один за другим подробные списки необходимого снаряжения, продовольствия, оборудования, которое наша смена должна была захватить с собой на самолетах. Ведь они могли без всякого труда раздобыть в Москве все то, что здесь, в дрейфующих льдах, для нас было совершенно недосягаемым.

Прежде всего, я настоятельно рекомендовал доставить на «Седова» утепленную палатку - вроде той, какая была установлена на дрейфующей станции «Северный полюс». Нашу аварийную палатку, сшитую из простой парусины, ветер продувал насквозь. В случае аварии корабля разместиться в ней было бы трудно. А утепленная палатка, как показал опыт папанинцев, может до известной степени заменить жилой дом на дрейфующем льду.

Чтобы предотвратить неприятные происшествия вроде того, какое нам пришлось пережить 26 сентября, когда мы с трудом откачали воду, проникшую в корпус судна, я посоветовал привезти мотопомпу, способную отливать не менее 50 тонн воды в час.

Кроме того, нашим «сменщикам» следовало захватить запасные части к двигателям, динамомашину, рассчитанную на привод от ветродвигателя, новый радиопередатчик и много других не менее полезных вещей.

В Москву по радио была передана целая серия таких реестров. К участию в их составлении был привлечен и Андрей Георгиевич, и Буйницкий, и доктор, и наши механики, - хотелось составить списки так, чтобы ничего не забыть.

Некоторые списки выглядели весьма аппетитно. Мы включали в них все те предметы, о которых нам в течение двух зим приходилось только мечтать.

- Мясо мороженое - 100 кило, - с чувством читал Андрей Георгиевич, - рыба мороженая - 50 кило, сметана консервированная - 10 кило, изюм - 50 кило, грибы сушеные - 20 кило, лимонный сок натуральный - 10 кило, икра паюсная - 15 кило, дичь мороженая - 20 кило...

Как давно мы не испытывали вкуса этих продуктов!

Потом начиналось составление списков снаряжения. Мы советовали смене захватить с собой 120 пар шерстяных перчаток, 30 пар шерстяных варежек, 15 пар кожаных рукавиц с крагами, 50 пар шубных и 50 пар брезентовых рукавиц,- ведь у нас так сильно мерзли руки в эти зимы, а перчатки рвутся так быстро! В рекомендуемый список были включены и полушубки, и комбинезоны, и рабочие костюмы, и кожаные брюки, и ватные костюмы, покрытые прочным непромокаемым материалом. Зачем нашей смене мокнуть так, как мокли мы?

И уж, конечно, они могли обойтись без «фруктовых», «коньячных» и прочих ламп, - мы посоветовали привезти 5 фонарей «летучая мышь» и 20 стекол к ним, 130 ламповых стекол, горелки, фитили, пять электрических карманных фонарей, 100 кило стеариновых свечей.

Не были забыты и канцелярские принадлежности. Чтобы радистам не пришлось пользоваться этикетками от консервных банок и карандашными огрызками, я советовал доставить на самолете 10 кило писчей бумаги, 20 общих тетрадей в клетку, флакон чернил и 100 карандашей.

Даже наш кок принял участие в составлении заявки. Мегер говорил, что поварам вовсе необязательно возиться каждую декаду с ремонтом посуды, как это приходилось делать нам. Поэтому он представил длинный перечень насущно необходимых для камбуза предметов: три эмалированных чайника, два чайника для заварки чая, двадцать чашек, три ножа для мясорубки, четыре сита, поварская ложка и дуршлаг, нож для резки хлеба. Особенно настаивал кок на присылке соляной кислоты, которая была необходима для лужения медной посуды.

Корабль хотелось сдать в наибольшем порядке, какого только можно было достичь в условиях дрейфа. Андрей Георгиевич и я целыми днями корпели над составлением подробных списков, в которых указывалось, какие предметы снаряжения имеются на корабле, как ими надо пользоваться и где они лежат. Это была своеобразная инвентарная опись, в которой было указано все: начиная с того, где найти секстан или термометры, и кончая списками рыбных консервов и перечислением посуды, уложенной в буфете.