Михаил Айзенберг - Ошибки в путеводителе

Путеводитель (в который я почти не заглядывал) сообщает, что местные жители приветливы и тактичны. Мне еще показалось, что не по-южному сдержанны.

Только один эпизод в наш последний лиссабонский день напомнил, что не стоит слишком расслабляться. Мы приближались издали к группе молодых людей, что-то обсуждавших, как-то жестикулировавших. Ни лиц, ни слов было еще не разобрать, освещение дневное, улица центральная, но впервые за все эти дни колыхнулось вдруг, как язычок зажигалки, чувство опасности. Подошли ближе – да, это были наши, но явно не туристы, а новые местные. Все узкие и светлые, как бандитские ножики; прозрачные глазки стреляют по сторонам; южный выговор, воровской жаргон.

За эти восемнадцать дней я и сам превратился в ящерицу на беленой стене. Обратно пока не хочется.

В Калининграде я в третий раз. Два предыдущих посещения были недолгими, по полдня, и с большим временным разрывом: первое в 1965 году, второе, кажется, в 1982-м. От первого сохранились только самые общие впечатления: полуразрушенный город; рядом с руинами Кафедрального собора мраморная доска, извещающая золотыми советскими буквами, что здесь похоронен Иммануил Кант. «Какая нелегкая занесла его в Калининград? – подумал тогда образованный советский школьник. – Или это какой-то другой Иммануил Кант?»

От второго посещения запомнилась только маленькая обезьянка лапундер в городском зоопарке. Она, видимо, хворала. Более человеческого выражения смирения, боли, безысходности не припомню и у людей.

В этот раз меня встретил в аэропорту незнакомый человек с плакатиком и привез в маленькую, всего на восемь мест, гостиницу «Альбертина» в не самом центральном районе, застроенном новыми виллами. В гостинице ждали представители приглашающей стороны. Серьезность и некоторая официальность процедуры стали меня настораживать. Приглашение исходило из двух источников, причем информация не повторялась и в обоих случаях была крайне смутной. И только теперь, из вечернего разговора с радушными хозяевами, я начал понимать, на что я подписался и что на самом деле происходит.

А происходят, оказывается, «Дни литературы в Калининградской области» под патронатом правительства и министерства культуры этой самой области. Ни о правительстве, ни о министерстве в приглашениях не было ни слова. Ладно, номер хороший, постель широкая, доживем до завтра.

Назавтра было выступление в Центральной библиотеке, где меня встретил другой плакатик с надписью красивой вязью: «Стихи – это воздух, имеющий определенную форму». Длилось все больше двух часов, а когда закончилось, меня вдруг приобнял сзади невероятно гладкий старичок с голубыми глазами, слегка безумными: «Роднуля! Вот скажи, роднуля: Москва, конечно, может чему-то научить Калининград, но ведь и Калининград кое-чему может научить Москву, верно?» И вручил для иллюстрации какую-то бумажку. Я приготовился ее сразу выбросить, но все же заглянул – и зачитался. Это было перечисление областных литобъединений: Ладушкин «Откровение»; Гурьевск «Вдохновение»; Пионерск «Звонница»; Балтийск «Остров вдохновения»; Дом ветеранов «Мудрость»; Полесск «Высокая строфа» и так далее, всего двадцать один пункт. Позже я очень, очень почувствую присутствие этих организаций.

Как-то сразу образовалась небольшая группа поддержки – молодые люди, очень славные и решительно все (и всех) читавшие. Во мнениях о завтрашнем дне они сразу разделились: кто-то только предупреждал, что заявленное мероприятие будет нелегким, а кто-то прямо уговаривал от него под любым предлогом отказаться. В программе это значилось как Творческая мастерская (мастер-класс) в Доме офицеров. Есть там, оказывается, свое литобъединение, оно обязательно придет и обязательно будет читать, никто не остановит, а обсуждать эти стихи невозможно. Я все-таки решил не отказываться.

И на чистом вдохновении так выстроил вступительную часть, что читать свои произведения было как-то не вполне уместно. Две пожилые женщины все же прорвались с заветным и выношенным (одну из них все время подталкивал локтем супруг: «ну, прочти, прочти!»). «Мне семьдесят лет, стихи пишу пять лет. Скажите: имею я право этим заниматься?» – «Мы живем в свободной стране», – солгал я.

Еще при первом посещении Калининграда я усвоил откуда-то, что город при штурме разрушен нашей артиллерией, но это не подтвердилось. Да, артиллерия тоже делала свое дело, но скорее только закончила то, что до нее уже сделала авиация. Английская, разумеется, чья ж еще.

В те короткие заезды мне показалось, что город просто сравняли с землей, а на его месте стоят теперь одни страшноватые новостройки. Но это просто первое, что бросается в глаза.

Требуется какое-то время, чтобы зрение перестроилось, и тогда за советским городом начинаешь видеть немецкий. Поначалу он как-то таится. Общие для двух стран конструктивизм и псевдоампир не сразу выдают свое немецкое происхождение (очевидное, если задуматься о времени строительства). Рядовая застройка без специальных опознавательных знаков тоже по большей части немецкая, только соседняя блочная бестолочь путает показания. А там и крепостные башни замечаются, и кирхи кое-где краснокирпичные, с гранеными шпилями. Земляные валы, городская зелень, старая брусчатка.

Но даже не это главное. Архитектура изменилась, но пространство осталось, а пространство и есть архитектура (верно и обратное): созданный именно этим местом общий план города, его структура, характер и направление улиц. А еще – скорость их течения.

Неторопливый город и почему-то все еще европейский. Распознается это очень просто: в воздухе нет агрессии. Городской шум спокоен, и даже в разворотах улиц есть что-то благожелательное.

(Наверное, показательно, что, прилетев во Внуково, я несколько секунд недоуменно искал глазами паспортный контроль.)

На следующий день я часов семь колесил по области, и не в машине, а в большом и полностью заполненном автобусе. День был яркий, солнечный, местность холмистая и какая-то неопределенно-ухоженная. На крышах и телеграфных столбах гнезда аистов. В небе кружат орланы. Мы ехали по обаятельно ровненьким немецким дорогам, обсаженным с двух сторон старыми дубами. В таких дубах еще совсем недавно – в тринадцатом веке – пруссы поселяли своих богов.

Везли меня в город Краснознаменск (Лазденен) на областной праздник «Гумилевская осень». Езды было часа три, это другой конец области, почти у литовской границы (корчмы не проглядывались). Меня мучило похмелье, и крепкие духи соседки его не облегчали. Моими спутниками были несколько писателей, группа краеведов, двое с гитарами и десятка два неясных немолодых женщин. Все они оказались разного уровня чиновницами. Никогда я так массово не общался с официальными лицами и теперь только удивлялся их бурной, насыщенной жизни. Заинтересованно обсуждалось, кто из вышестоящих начальников стоит крепко, а кто уже пошатнулся. Еще, как я понял, там идет постоянная борьба, встречающая сопротивление ретроградов: за правильный гимн города; за переименование улицы; за установку памятного знака (см. ниже) или памятной доски (см. ниже).