Зинаида Шишова - Великое плавание

Мы поднялись на берег, оделись, еще раз пересчитали свое богатство. Мы дали Орниччо спрятать камешки по карманам, так как мои были продраны, а у Аотака таковых не имелось вовсе.

Орниччо шел за нами с опущенной головой.

— Не надеешься ли ты и здесь, на земле, отыскать золото? — спросил я, смеясь, и был поражен грустным выражением его лица, когда он поднял на меня глаза.

— Я думаю о том, к добру ли наша находка, — сказал мой друг. — Вспомни, как переменился адмирал с тех пор, как увидел те злосчастные золотые пластинки! А матросы? Диего Мендес так толкнул Вальехо, когда тот попытался взвесить на руке его золотую палочку, что бедняга, упав, сломал себе руку. А ведь Вальехо — зять Мендеса и кум. И разве ты не заметил, как омрачились лица матросов, когда адмирал объявил, что девять десятых найденного золота принадлежат короне? — И, понизив голос, мой друг добавил:

— Если бы с нами не было Аотака, я зарыл бы все эти камешки в землю и никому не обмолвился о нашей находке; но он непременно расскажет все адмиралу. И я не знаю, как принудить его к молчанию, так как меньше всего мне хочется учить этого юношу лжи.

С корабля нам подали знак вернуться. Господин, напрасно прождав посланцев Великого хана, решил отправить на разведку в глубь страны умного и ученого Родриго Хереса, дав ему в спутники переводчика-еврея марано [64] Марано . — Так называли в средние века в Испании еврея или мусульманина, принявшего христианство. Луиса де Торреса. Аотак и еще один туземец должны были их сопровождать. Этот ребенок так любит все новое, что с радостью принял поручение адмирала. Он уже забыл о том, что хотел вернуться с нами на берег и продолжать поиски цепочки.

Мы с Орниччо и еще двое гребцов свезли их на берег.

— Дай бог, чтобы у Аотака и в этом случае оказалась короткая память, — вдруг сказал мой друг на обратном пути.

Внезапно я услышал, как что-то тяжелое с плеском упало в воду. Я боялся поверить своей догадке и с беспокойством взглянул на Орниччо.

— Да, — сказал он, — прости меня, милый и дорогой Франческо. Я даже не могу тебе точно объяснить почему, но я твердо решил, что этому золоту лучше лежать на дне моря, чем в карманах испанцев. В этом заливе слишком глубоко, чтобы кто-нибудь мог его найти.

Я уже так живо представлял себе выгоды, какие мы получим от своей находки, что не мог удержаться от слез. Я так и не понял мысли моего друга.

— Почему ты это сделал, Орниччо?.. — повторял я, плача, и только у самого корабля нашел в себе силы замолчать.

Столь печально закончился для меня день 2 ноября, начавшийся такой большой удачей.

На следующее утро Орниччо, улыбаясь, подошел ко мне с протянутой рукой, но я сделал вид, что не заметил его, и повернулся к нему спиной.

Мне самому было больно так поступать с моим другом, но пусть он пеняет на себя. Часть золота принадлежала мне, и Орниччо не должен был его выбрасывать без моего разрешения. Я всегда с радостью отдал бы ему не только золото, но даже последнюю рубашку с тела, но поступок его на этот раз показался мне просто неразумным капризом.

Друг мой с грустью отошел от меня.

«Ничего, — думал я со злым чувством, — несмотря на дружбу со мной, ты успел привлечь сердца не только всех испанцев, но и галисийца Эскавельо, и марано Торреса, и даже этого неразумного дикаря, Аотака. Найдется много охотников заменить меня в твоем сердце».

Я подошел к группе матросов и завел с ними разговор, непринужденность которого должна была показать Орниччо, как мало меня беспокоит размолвка с ним. Но ежеминутно я тяжело вздыхал, и на глаза мои навертывались слезы.

Чтобы рассеяться, я съехал на берег.

В ожидании возвращения своих гонцов господин распорядился приступить к ремонту кораблей. Нужно было переплести наново сигнальную корзину на «Санта-Марии», установить новые бочонки на «Пинте» и «Нинье», залатать паруса и осмолить подводные части кораблей, очистив их предварительно от ракушек. Тут же на берегу матросы стали гнать деготь, и адмирал по сильному благовонному запаху признал его за мастику, обычно получаемую в Европе с острова Хиос.

Индейцы, по обыкновению, помогали нам в работе, и мы знаками объяснялись с ними.

Они рассказали, что на юго-восток отсюда находится страна Банеке, где золото собирают просто на берегу, а потом сплавляют в слитки. Указывая в глубь страны, индейцы произносили слово «куманган». Надо полагать, что так на своем наречии они называют Кублай-хана.

Через три дня вернулись наши посланные. С восторгом описывали они обширное селение, встреченное ими в нескольких шагах от берега, радушие индейцев, их опрятные жилища, обработанные поля и тщательность, с которой дикари выпалывают сорную траву на своих нивах.

Сеют они маис, сажая его руками в пепел, очистив для этого почву от кустарника при помощи огня. Муку они добывают, терпеливо растирая зерна между двумя ручными жерновами.

Главную пищу индейцев составляет, однако, не маис, а любопытное растение — маниок. Из высушенных и растертых корней его приготовляют мелкую муку, из которой на раскаленных камнях выпекаются плоские лепешки.

О пряностях, как можно было понять из жестов индейцев, они слыхали, но произрастали эти пряности, надо думать, где-то на юго-восток отсюда. Аотак не мог точно перевести речь туземцев, ибо она сильно отличается от наречия гуанаханцев.

Посланные рассказали также о табакос, с которым мы уже познакомились раньше, а кроме того, принесли с собой одно чудное растение — батат, клубни которого приятны на вкус и вполне могут заменять хлеб.

Из известных в Европе растений здесь повсюду встречаем ямс, перец, который туземцы называют «ахи», а также хлопчатник. Коробочки его по величине в два-три раза превышают коробочки азиатского, а получаемое из него волокно тоньше и нежнее.

Синьор Марио находит, что, занявшись здесь разведением хотя бы одного хлопчатника, можно обогатить Соединенное королевство, но мысли адмирала заняты только золотом, Плывя на запад-юго-запад в поисках страны Банеке, мы несколько раз приставали к берегу и водружали кресты на возвышенных местах в знак присоединения этих земель к владениям короны. Заодно мы высаживали на берег бывших с нами дикарей, предварительно одарив их безделушками, и забирали по двое-трое новых пленных. Наконец мы захватили и увезли шестерых мужчин, семь женщин и троих детей. Господин предполагает обучить их с помощью Аотака испанскому языку и обратить в христианскую веру.

Мне очень хотелось подойти и заговорить с Орниччо, но, к большому моему огорчению, мой друг избегал меня. Правда, он сторонился и других матросов, даже вынес свою постель на палубу и ложился поодаль от других.