Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Для императора Николая было одним из самых больших удовольствий среди бьющих в полную силу фонтанных каскадов, под барабанный бой, подниматься вверх по ступеням со свитой из пажей и кадетов.

Отдельным визитом мы почтили дерево, каждый лист которого брызжет водой. За 10 копеек оно дало нам спектакль, в котором мы оказались наядой.

Затем мы поднялись по довольно крутому склону и наверху увидели замок. Огромное сооружение, окрашенное в белый и желтый цвета и увенчанное теми зелеными кровлями, которые повергают в уныние Муане. Мы прошли под одним из сводов дворца и оказались в верхнем парке. Его главное украшение ― огромный бассейн, и главная достопримечательность ― Нептун в тамбурмажоре; трезубец бога искусно заменен богато украшенной тростью.

Мы увидели Петергоф, оставалось увидеть то, что называется островами. Мы взяли дрожки и по прелестной дороге, прохладной от близкой воды и затемненной сплошными массивами зелени, прибыли на первый и главный из островов ― Царицын. Это остров императрицы-матери. Она велела построить там каменную виллу ― копию виллы принцессы Бутерской на Сицилии, где она одно время жила; вилла скопирована точно, и все при ней ― до гигантского плюща, который зимой обязательно приходится согревать, как стерлядь при перевозке, чтобы не замерз. Передний двор очарователен; можно было подумать, что вступаешь в атриум [крытый внутренний двор] поэта в Помпеях. Интерьер оформлен по-гречески и с большим вкусом.

С Царицына острова перебрались на остров великой княжны Марии. Его шедевр, со слов стража, ― спящая Венера, что хранится, как в саркофаге; видят Венеру, когда поднимают крышку. Как все обещанное и ожидаемое, но спрятанное, эта замечательная скульптура Банеддзи доставила разочарование. Нет, если и есть скульптурный шедевр, то это «Рыбак» Ставазера [Ставассера]. Подросток 15-16 лет в бронзе, по колено в воде; он тянет леску, на крючок которой попалась рыба. Не стоит упоминать, что ни лески, ни крючка, ни рыбы нет, но их видишь по дрожащей от нетерпения губе, сосредоточенному взгляду, груди с затаенным дыханием и напряженным рукам рыбака.

Мы вновь сели на дрожки, закончили объезд островов и велели доставить нас к Бельведеру. Бельведер ― последнее творение императора Николая; своей всемогущей рукой он замесил бронзу и гранит, как другой замешивает гипс и кирпич. К несчастью, это подано в стиле, внушающую больше мысль о мощи, нежели о вкусе. Поднятый на малом холме у деревни Baby-Gony ― Бабы-Гони [Бабигон]; проясняю возможную этимологию ее названия ― Бельведер по сравнению с ней огромен почти так же, как Океан. Император Николай в форме простого солдата, императрица и великие княжны в одежде простых крестьянок, приезжали туда выпить чаю и восхититься панорамой, открывающейся до самого моря. Еще одна имитация ― Пти-Трианона. Оттуда имперская семья видела, левее некуда, Старый Петергоф ― деревню голландских рыбаков, между Старым Петергофом и Бельведером ― поле Саперов, а, бросив взгляды по этой линии вправо, ― Пулково, обсерваторию, возведенную Брюлловым, братом художника. Обсерваторию и Бельведер разделяют 10 лье долины. Между Старым Петергофом и Пулковом, по ту сторону залива шириной в 10 лье просматривается синеватый силуэт Финляндии, подчеркнутый ровной линией горизонта. Затем, когда взгляд возвращается от залива к Бельведеру, справа замечаются купола Санкт-Петербурга, и среди них сверкает золотом Исаакий; слева большой английский парк; прямо ― Новый Петергоф и, наконец, поле, усеянное руинами, присланными из Греции королем Отоном. Бедные руины изгнаны из Аттики, и они смотрятся такими же грустными, как и Овидий, сосланный к фракийцам!

Мы сели на дрожки, не сожалея, что покидаем это место, и велели ехать направо, к террасе Монплезир. Как видите, еще одно французское название! Терраса выходит к заливу; вся выложена мрамором, затемнена великолепными деревьями и в пространстве между зеркалом залива, омывающего его край, и ее зеленым куполом, образованным ветвями деревьев, дает возможность рассматривать Кронштадт, закрывающий горизонт своими фортами, ощетинившихся орудиями, и лесом корабельных мачт. Сюда теплыми летними вечерами и прозрачными июньскими ночами приезжают щеголи Петергофа вдохнуть свежести. Это ― любимая терраса и молодых великих князей. Груды гальки имеют честь ― как говаривал знаменитый химик и, более того, знаменитый придворный Тенар ― имеют честь быть приготовленными для забав молодых великих князей, которые, подобно Сципиону в ссылке, посвящают свой досуг швырянию камней, чтобы они рикошетом летели по морю.

Место оказалось очаровательным, и Муане уведомил общество, что эта архитектурная фантазия должна задержать наш выезд к Панаеву на полчаса: он хотел сделать рисунок. Его желание было слишком законным и слишком совпадало с моим, чтобы я пытался встать к нему хоть в малейшую оппозицию. Впрочем, после завтрака, что у нас состоялся, мы не спешили обедать. Тем более что обед должен был уподобиться завтраку!

Рисунок окончен, мы сели на дрожки. Григорович дал топографические инструкции aux isvoschiks ― извозчикам и мы поехали знакомиться с одним из самых видных журналистов России.

Нечего и говорить вам, что журналистика в России находится еще в детском возрасте, что до сих пор цензура мешает расти всему, что хотело бы выбиться из земли.

Окинем быстрым взглядом несколько ежедневных, еженедельных и ежемесячных изданий Санкт-Петербурга и Москвы. В Санкт-Петербурге только четыре журнала делают сенсацию. На первое место поставим Sovremennik ― «Современник», по месту и честь.

Издатели и главные редакторы журнала «Современник» ― мecсьe Панаев и Некрасов.

Мы сказали, кто такой Панаев: один из лучших журналистов Санкт-Петербурга; добавим, что Некрасов ― один из лучших поэтов России. В свое время мы вернемся к двум этим, таким разным личностям. А сейчас займемся их изданием.

«Современник» ― ежемесячный журнал, основанный по образцу de la Revue des Deux Mondes ― «Журнала Двух Миров»; у него либеральные тенденции и 3,5-4 тысячи подписчиков, что позволяет довольно щедро платить редакторам издания.

После «Современника» идет журнал Otetchestwtnnjia Zapicky ― «Отечественные записки» ― les Légendes nationals (фр.), издатель и главный редактор которого ― месье Краевский. Это издание не имеет никакой политической окраски; главный редактор обладает искусством подбирать себе сотрудников, и это определяет заслуженный успех, как с точки зрения литературы, так и с точки зрения дохода. У «Отечественных записок» на несколько сотен подписчиков меньше, чем у «Современника».

Журнал Biblioteka dlia tchenia ― «Библиотека для чтения» ― la Bibliothèque de lecture (фр.) имел огромный успех, потому что руководил им профессор Сенковский, который превосходно сознавал интеллектуальные запросы времени и, не ставя задачи образовывать своих читателей, заботился только о том, чтобы они оставались довольны чтением. Вскоре стало заметно, что золотой лоск, к несчастью, наведен почти на не тронутую пером бумагу, и журнал был почти или почти заброшен. Тенденции издания либеральные.