Дмитрий Скалон - Путешествие по Востоку и Святой Земле в свите великого князя Николая Николаевича в 1872 году

На следующий день погода разыгралась не на шутку; нас так и кидало; проснувшись, я захотел одеться и встать, но не тут-то было, за попытку поплатился и – пришлось покориться неизбежной судьбе.

Что за отвратительное ощущение морская болезнь! Я хоть не очень страдал, однако же и на меня она навела полнейшую апатию. Лежишь как пласт и становишься равнодушным ко всему; никакие мысли хоть на минуту не в состоянии развлечь – все противно; хорошо, если нападет от слабости дремота или полузабытье, а то каждое движение судна вниз просто выворачивает всю внутренность.

Около 2 часов дня налетел шквал и сломал верхушку фок-мачты. От треска при ее падении на палубу, мы встревожились, а С… прибежал вниз и кричит:

– Вставайте, ребята!

– Что такое?

– Гибель фрегата Медузы! Фок-мачту уже сломало! Чего вы тут! Вставайте!

Но нет!.. Всем нам было не до шуток, никто из нас не потревожился и даже не полюбопытствовал подняться наверх, чтобы посмотреть на бурю. Около 3 часов стало тише. Мы подошли к острову Кандии и укрылись от ветра. Я почувствовал голод; попросил есть, поел, а вскоре затем встал и вышел на воздух, где пробыл до вечера.

На другой день, одиннадцатого, меньше качало; мало-помалу стали появляться на палубе измятые физиономии товарищей. Весь день провели наверху; по временам ветер разводил волнение, покачивало сильнее, даже раза два обдавало палубу, но вообще было настолько сносно, что почти у всех разыгрался аппетит и всякий по мере сил и возможности ел. Перед обедом играл хор музыки, и мы забавлялись, слушая переложение местных мелодий на европейский лад, нечто вроде масла с водою. Двенадцатого море совсем стихло, все оживилось, у всех движение, стали развязнее, перестали покачиваться и хвататься за что попало, чтобы не упасть; и говор стал шумнее, а за завтраком все, собравшись в столовой каюте, ели и пили уже с удовольствием.

Наша «Харбия», между тем, скользила вдоль берега ионических островов, подходя к ним по временам довольно близко. Проехали остров Цанте, Кефалонию, – вершины их гор скрывались в облаках; мы различали селения и города, но небо все еще хмурилось и море было окрашено в свинцовый цвет. Общество наше, расположившись на палубе, занялось чтением и игрою в шахматы, дамки и трик-трак. Между нами резвилась хорошенькая кошечка – «le chat du bord», любимица всей команды.

Макаров рисует. Я пишу. Музыка играет. Солнце клонится к закату; еще ночь – и мы будем у восточных берегов Италии.

Как хорошо море, когда оно спокойно… И как неприятно, когда непрошено и насильно начинает оно вас укачивать. Перед закатом мы было встревожились, завидя на северо-западе темную тучу. Чего доброго, разыграется погода и «Харбия» не в состоянии будет войдти в гавань!.. Как мрачно глядит на нас эта туча! Как беспокойно летают чайки! От белизны их крыльев туча кажется еще темнее… но капитан не дает ей значения, говоря, что это туман. Как понятно у моряков чувство суеверия; они находятся под непосредственным подавляющим влиянием стихийного вида природы, который невольно внушает чувство страха, удивления, бессилия и сознания в своем ничтожестве перед ее величием.

Несмотря на беспокойство, мы исправно и весело пообедали. Уже смерклось. На палубе мы были приятно удивлены мелким дождиком, который, однако, не мешал нам любоваться светящимся морем. Действительно, это прелестное явление!.. Весь корабль окружен аршина на полтора светлою полосою матовой белизны, на которой искрятся и перебегают электрического вида блестки. За кормой от оборотов винта следует целый столб светящейся воды, и блестки обращаются в змеек; на носу и в том месте, где машина выбрасывает воду, искрам и змейкам нет числа.

12 ноября мы вышли на берег в Бриндизи. После чудных летних дней, пережитых в Египте, южная оконечность Италии показалась нам холодным севером: обнаженные деревья, пожелтелые лужайки, серенькое небо, свежая погода с ветром, ежащиеся фигуры прохожих, посиневшие от стужи ребятишки и нищие, все это произвело на нас такое резкое впечатление, что время, пережитое на Востоке, показалось мимолетною грезой, и как после веселого праздника, или в угрюмый осенний день, вслед за жарким и продолжительным летом, тоска невольно закрадывалась в душу…

В середине XV века Византийская империя прекратила свое существование. Для христианского мира это означало, что с этих пор над канонической территорией всех патриарших престолов Православной Церкви теперь развевается флаг Магомета. И ее предстоятели Восточные Патриархи начинают вынашивать мечту о Белом Царе, который по единоверию мог бы выступить защитником и освободителем православия от власти магометан. Их взоры падают на восходящую звезду Руси, которая сама только что освободилась от татаро-монгольской зависимости. Набиравшее силу православное Московское царство могло стать естественным защитником Вселенского Православия. И вот в Москву доставляют византийскую принцессу Зою Палеолог, а вместе с ней не без помощи Восточных Патриархов появляется идея о Третьем Риме. С тех пор московская, а затем и российская императорская власть в своем геополитическом стремлении обречена была двигаться на Восток.

Путешествие на Православный Восток одного из членов русской августейшей фамилии всегда имело значение намного большее, чем просто паломничество ко Святым Местам. Исторически на Востоке придавали России роль избавительницы православных от турецкого владычества с одной стороны и гаранта приоритета прав Восточной Православной Церкви над инославными с другой. Иерусалимский Патриарх Досифей прямо писал царю Петру Алексеевичу: «Мы желаем взять Иерусалим от франков через вас, и не для Иерусалима только; мы хотим, чтобы вы не позволяли туркам жить по сю сторону Дуная и за Дунаем, чтобы вы разорили татар, тогда и Иерусалим будет ваш». К началу XIX века Россия превратилась в мировую державу и добилась официального признания статуса покровителя православия в Турецкой империи. Император Александр I сразу же после завершения Наполеоновских войн создает в 1818 году в Москве Иерусалимское подворье. Государь Николай Павлович, вступив на престол, сказал, что получил в наследство от брата «очень важное дело на Востоке». Существуют косвенные свидетельства подготовки так и не состоявшейся поездки императора в Палестину. В 1847 году он направляет в Иерусалим Русскую Духовную Миссию. В 1859 году император Александр II при учреждении Палестинского Комитета говорит: «Это для меня вопрос сердца», – выразив этими словами общее отношение династии к Святой Земле. Его супруга императрица Мария Александровна становится самым последовательным и надежным покровителем русского дела в Палестине и жертвует личные средства на приобретение земельных участков и строительство в Святой Земле. Память о Марии Александровне увековечена ее детьми в замечательной русской церкви Марии Магдалины на Елеонской горе.