Мариэтта Шагинян - Зарубежные письма

По уже в самом доме я забыла свое честолюбивое желанье напоминать гиду о том, что было и чего сейчас нет. Меня захватил интерес к тому, что нового внесли устроители в самый показ дома, на чем поставили свой главный акцент.

Веймар — культурнейший музейный центр в ГДР — совершил огромную работу, повернув внимание посетителей через прошлое — к будущему, он поставил акцент на тех прогрессивных началах творчества Гёте (и других веймарцев позапрошлого и прошлого века), которые свежо и поучительно перекликнулись с социалистической современностью. Но западногерманский Франкфурт акцептировал как раз домашнее, мелкобуржуазное, бюргерское бытие Гёте в доме его родителей, обратив вниманье гётеанцев не на социальное развитие его поэзии, не на бунтарский разрыв с банкирским домом Лили Шёнеман и революционный пафос Эгмонта и Клавиго, а на Гёте, безумно веселящегося в обществе Шёнеманов, на Гёте, совершающего церковные обряды, на Гёте, который в своей статье о Фальконе советует художнику исходить из интимного домашнего начала жизни и оттуда, изнутри, — расширяться на весь мир. Иначе говоря, если восточная соседка показывает через прошлое — будущее, западный ее сосед, с не меньшим блеском и трудолюбием, показывает через свое настоящее — прошлое.

Любя извлечь новое для себя, поучиться — ото всего и всюду, я извлекла много нового, забытого или вовсе еще не знаемого, даже из этой копии родительского дома Гёте. Правда, он как-то оставляет холодным посетителя. Рабочая горенка Гёте наверху, где он писал «Эгмонта», была полвека назад еще вся как бы теплая от гениального присутствия ее хозяина эпохи «Штурма унд Дранга» (бури и натиска). Все волновало в ней: лодочка-чернильница, скрипучие половицы, удобный свет из окна, подлинность. А сейчас половицы есть, но они не скрипят, свет так же удобен, но он озаряет новешенькую лодку-чернильницу — копию; и нет теплоты того, кто работал в ней, распахнув небрежную, смятую рубашку на груди и не пригладив растрепанных локонов. Однако же многое дает вам посещение и этого дома, прежде всего — интересные сведения о том, что уцелело после бомб и было извлечено из хаоса, например чугунные перила лестницы с инициалами в них отца и матери Гёте, железная балка-подпора и прочее, особенно и;о было мне интересно нее, что собрано тут о сестре Гёте, Корнелии, об ее дочери Лулу.

Много биографов отрицательно писали о музыкальном слухе Гёте, вообще о незначительности роли музыки в его жизни. А здесь в доме очень подробно, очень широко показана музыкальная комната с ее музыкальной жизнью в родительском доме Гёте, о проводившихся в ней концертных вечерах, об игре Корнелии на рояле и, наконец, — интереснейший факт, или забытый, или почему-то упущенный многими биографами, что сам Гёте играл на виолончели. Нельзя не отдать должное устроителям и в той восстановленной комнате дома, которую звали «комнаткой камина». Правда, опа закрыта для посещенья, но каталог вознаграждает посетителя рассказом о том, что в ней находится. Эта маленькая «адвокатская канцелярия» в первом этаже служила молодому адвокату (Anwalt — звание и профессия Гёте после окончания им юридических занятий в Лейпцигском университете и практики в Ветцларе) для приема своих клиентов и подготовки их процессов на суде. Часто упоминается в биографиях Гёте, как он тушил пожар в еврейском квартале, но почти ничего и нигде не упоминалось подробно об адвокатской деятельности молодого Гёте перед его отъездом в Веймар. Стремленье акцентировать бюргерское начало Гёте и детально проследить его связь с родным городом здесь принесло устроителям музея свои плоды. Гёте как адвокат, оказывается, был очень популярен во Франкфурте, он был уважаем и ценим и в том еврейском квартале, который спасал от пожара. Среди его клиентов, которым он помогал вести дела и вел их процессы в качестве защитника на суде, были учитель Самуил Мейер и бюргерша Рахиль Аарон Ветцлар с ее приказчиком, возбудившие дело против «Католической церкви немецкого государства». Гёте участвовал и во многих других интересных процессах эпохи его молодости, что само по себе могло бы стать темой для франкфуртской главы его биографии…

Гёте продолжал быть с нами и во время обеда. Мы зашли в великолепный итальянский ресторан с его традицией — выносить лучшие свои изделия на прилавок, чтоб гости их сразу видели и осязали. Во времена Гёте, да и полвека еще назад, таких ресторанчиков во Франкфурте, где пеклись бы настоящие пицы, сворачивались раволини с фаршем, ставился на стол тертый пармезан для спагетти и подавались толстенькие бутылочки дешевого кианти в их соломенных одежках, — еще и в помине не было. Гёте, страстно тосковавший по Италии, по-детски обрадовался в Мюнхене, на пути к ней, увидав первую улыбку юга — уличную торговку с корзиной итальянских фиг. А сейчас итальянская кулинария завоевала всю Европу и на каждом шагу встречает вас — даже в «туманном Альбионе». Знаменитое венецианское стекло «Мурано» вы можете купить в кёльнском универмаге, а полученный в подарок яркий, праздничный альбом «Бетховен», если разберетесь в немецком петите на его последних страницах, был отпечатан в Вероне издательством Мондадори…

Ровно в четыре часа нам предстояло побывать в Обществе, куда мы были приглашены. Общество это «fördert» (немецкий глагол «fördern» трудно переводим, лучше всего передать его словами «работает на» или «считает необходимым») культурное ознакомление и сближение между Западной Германией и Советским Союзом. Мне рассказали о нем много интересного. Члены его — люди думающие, крупные ученые, журналисты, коммерсанты, педагоги; во главе — директор «Макс-Планковского института биофизики», профессор Борис Раевский. Но фактически руководит им пастор Мохальски, хозяин небольшого издательства «Голос» («Stimme»). Помещается Общество в самом издательстве, одновременно и квартире пастора Мохальски.

Видимо, и Александра еще ни разу не была там. Ведя меня в наступившей ранней темноте по Финкенхофштрассе, она внимательно разглядывала номера домов, остановилась перед номером четыре и нажала кнопку. Нам открыл сам хозяин, крупный, большелобый и круглолицый человек с напряженными глазами. Тут же, прямо из передней, был его кабинет, с письменным столом в одном углу (заваленным и заставленным пачками книг, готовых к отправке) и с чайным столиком в другом углу, где аппетитно разместились тарелочки со всевозможным угощеньем.

Пока мы рассаживались, подошли другие участники собранья, несколько женщин и мужчин. Одна из черт, облегчающих наше общение с западными немцами, это несомненный интерес, с которым они к нам относятся. За все пятнадцать дней моего пребыванья в ФРГ и постоянных живых соприкосновений с ее жителями я ни разу и ни от кого не встретила недружелюбия. Но тут, во Франкфурте, передо мной был не мюнхенский рождественский вечер. Передо мной сидели хорошо подготовленные, широкообразованные люди. Многие из них побывали в нашем Союзе, и не в одной только Москве. Сам пастор Мохальски был у нас трижды. И разговор начали они сами, при этом с самого неожиданного вопроса: как я писала свою Лениниану и довелось ли мне лично встречаться с Лениным?