Андраш Рона-Тас - Монголия. Следами номадов

Не только способ сидения, но также осанка монгола является совершенно другой, чем у европейца. Видя кого-то, приближающегося к нам, уже издалека можно отличить, или это человек из города, или ездящий всегда на коне. Разнят их разные способы передвижения. Если ездящий всегда на коне кочевник идёт временами пешком, то верхняя часть тела его сильно наклонена вперёд, голова легко отодвинута назад, а руки заложены сзади на поясницу. Ритм его шага тоже другой, чем у человека, не приученного к конной езде.

В соседней юрте застали мы старого человека. Несмотря на то, что было ему около семидесяти лет, что у монголов считается уже за преклонный возраст, ездил он ещё на коне. В первый раз сел он на коня, имея неполных пятнадцать лет, а до этого пешком пас стада своих родителей. Как видно, здесь на севере, на залесённой степи, жизнь номадов другая. Старик уже плохо слышал, но охотно ответил на мои вопросы. Его родители имели три или четыре лошади и около пятнадцати овец, а кроме того, стадо скота. Он сам, будучи старшим сыном, как только подрос, пас коней. В одном году даже пять или шесть раз его родители меняли пастбища. Зимой прятались в лесу и ставили юрту по мере возможности у южного, защищающего от ветра подножия гор. Отдельные поселения состояли из четырёх-пяти юрт, а жили в них не родственники, но знакомые. Всегда наиболее старший, пользовавшийся наибольшим авторитетом или богатейший пастух решал, где нужно выпасать стадо, каким путём кочевать. Теперь поселения имеют выбранного начальника, который управляет целым кочевьем.

По мере того, как знакомились мы с окрестностью, моя записная книжка быстрее заполнялась вопросами, чем ответами, но, к сожалению, время наше заканчивалось, и проводники настаивали возвращаться в соответствии с маршрутом в Мурэн. Съели мы здесь ещё пышный обед из рыбы; сдаётся мне, что в целой Монголии лучше всех приготавливают рыбу в Хатгале.

С сожалением попрощались мы с этой окрестностью. Двинулись в сторону аймачного центра.

Вавилонская башня. Старый партизан. Борьба за свободу. Где собирают хлеб комбайном, а где руками? Грациозные журавли. Переезд паромом. Во что играют монголы? Загадка одной даты. Таинственные надписи. Снова в Улан-Баторе.

Вечером мы вернулись в Мурэн. Остановились в знакомой нам уже гостинице. Вечером посетили мы несколько юрт за городом. Перед одной из них играли в шахматы. Сейчас же нас узнали. Конечно, присели мы у играющих. Как будто были мы соседями. Во время игры мы припоминали себе «родственные» слова, потом раздавался вопрос за вопросом, а около одиннадцати часов хозяева не хотели отпускать нас домой.

На берегах Мурэна

Утром вместе с прибывающим сюда Советником Китайского Посольства мы едим рыбный суп, приготовленный по-китайски. Во время завтрака господствовало смешение языков, как под Вавилонской башней. Я говорил с советником по-английски, но Кара по-китайски. Часть городских руководителей предупредительно для нас пользовалась русским языком, но не раз дискуссия происходила на монгольском языке. Один из сотрудников китайского советника происходил из Внутренней Монголии и говорил отдалённым монгольским диалектом, а мы, венгры, объяснялись между собой часто по-венгерски. Ничего удивительного, что потом у меня было головокружение.

После завтрака поехали мы рыбачить на реку Мурэн. Напрасно пытались мы отговорить от этого наших приятелей. По-видимому, вылазка на рыбалку составляла часть здешнего гостеприимства. Остановились над рекой в романтичном углу, окружённом зарослями. Является это, по всей вероятности, местом отдыха, так как мы встретили здесь много купающихся и отдыхающих семей. Быстрое течение реки местами замедляло бег, а мелкие волны заливали прибрежный песок. Местами под крутыми обрывами образовывались небольшие водовороты, которые увлекали листья со склонённых над рекой кустов. В чистой воде хорошо были видны стаи рыб с чёрными хребтами, двигающихся в разные стороны. Проворный шофёр китайского советника сумел до полудня поймать пять больших рыб. Убегая от палящего солнца, спрятались мы в гуще и пообедали. Добрый настрой испортила нам только соевая водка, которой угостили нас в знак уважения китайцы, несмотря на то, что сами не очень охотно её пили. По моему мнению, водка из сои – наиболее мерзкий напиток, который я в жизни пробовал. Имела она 60 % содержание алкоголя, а её вкус и запах преследовали потом меня в течение нескольких дней.

После обеда я поплавал в приятной воде, а потом попробовал ловить рыбу, но не с лучшим результатом, будучи приученным к спиннинговой катушке, а здешние старомодные шпули трудно вращаются, и нитка всегда запутывается.

В семь часов вечера в городском доме культуры прошло прощальное торжество. Несмотря на то, что мы опоздали, собравшиеся приняли нас громкими аплодисментами, когда мы говорили по-монгольски свои слова оправдания. Монголы дали тем самым доказательство, что любят, когда иностранцы говорят на их языке. После торжества нас ждал ужин, во время которого был подарен нам альбом с фотографиями всех наиболее интересных объектов аймака. Была уже полночь, когда вернулись мы в гостиницу. Приготовился я совсем ко сну, когда услышал за дверями какие-то шаги. Я подождал. Тихие шаги слышны были чётко. Кто-то прохаживался перед нашими дверями. Выглянул. Я заметил силуэт старого человека с ружьём. Подошёл к нему и спросил, чего он желает. Неужели нас охраняет?

– Нет, это требует гостеприимство, – ответил он спокойно.

Уселись мы на веранде. Я угостил его папиросой. Мы начали потихоньку разговаривать. Это был старый партизан.

В конце 1918 года китайские милитаристы вступили в Монголию и ликвидировали монгольскую автономию. Началось угнетение монгольского народа. В это время в Монголию проникали идеи русской революции. Пограничное население имело непосредственную связь с российскими и бурятскими революционерами. Революционные идеи также распространяло несколько русских офицеров, служащих в монгольской армии, а некоторые члены российский колонии, находящейся на территории Монголии, включились в пропагандистскую работу. Вскоре образовались первые группы партизан. В одной из них воевал мой собеседник.

Монгольское освободительное движение не началось, конечно, в 1918 году. Его корни достигают времён прежнего господства маньчжуров.

После изгнания китайцами в 1368 году монгольской династии Юань монголы отступили в степи Центральной Азии. Поссорившись между собой, монгольские повелители сосредоточились около трёх больших центров, каганатов Ойратского на западе Монголии, халхасского – на востоке Монголии и южно-монгольского. Центры эти вели между собой ожесточённую борьбу, порой вырывали друг у друга территории, но одновременно не сумели защититься от внешних врагов. Среди боровшихся взаимно повелителей прослыли ойрат Есен, а позже Дайян-хан, который ненадолго объединил все монгольские племена, позже Алтан-хан, который в XVI веке выступил в юго-восточной Монголии как великий защитник буддизма. Под конец XVI века в Азии появился последний великий захватчик – маньчжуры. Они сделали бросок с северо-восточных территорий, принадлежащих в настоящее время КНР, направились на запад с намерением занятия Центральноазиатских степей, древнего центра номадов и завоевания живущих здесь монголов.