Юрий Долетов - Страна «гирин герен»

— Каких?

— Тебе не понять…

Вечером я приехал к Чуди Ачуфуси домой. Он разговаривал с застенчивым юношей лет двадцати. Я узнал, что юноша интересуется, ехать ли ему учиться в Советский Союз. Вопросы были самые обычные. Они возникают, наверное, у каждого человека, у которого появляется возможность побывать в другой стране, — не замерзнет ли он в Москве, труден ли русский язык, где живут студенты-нигерийцы.

— Что тебе сказать? — Чуди Ачуфуси расхаживал по комнате. — Национальные кадры Нигерии очень нужны: без них хода вперед нет. О работе не беспокойся. Нам, нигерийцам, первым получившим образование в Советском Союзе, было трудно. Времена были не те. Работой приходилось взламывать стену недоверия к советскому диплому. Доказывать, что наши знания ничуть не хуже, чем у тех, кто получил образование на Западе, и даже лучше. Словом, не волнуйся! Отучишься — на мир по-иному смотреть будешь.

Юноша распрощался.

— Так каждый раз. Домой приходят, где ни появлюсь, сразу — что да как?

Чуди Ачуфуси прервал разговор, взял докторскую сумку. Извинившись, он оставил меня на некоторое время одного. Ему нужно было сходить к одному пациенту, чтобы сделать укол.

В Нигерии сейчас много говорят и пишут о нашей стране. Этот интерес отражает ломку старых взглядов о Советском Союзе. Знакомые нигерийцы рассказывали мне, как колониальная администрация в свое время пресекала малейшие попытки узнать правду о первой стране социализма. Тех, кто слушал радиопередачи из Москвы или читал книги о СССР, преследовали.

В период правления колонизаторов их пропаганда изображала все, что касалось Советского Союза, как «страшное зло». Нигерийцам внушали, что красный цвет таит в себе опасность и несет беду. И ни слова не говорили о том, что пролетариат поднял свои красные знамена на баррикадах, на демонстрациях в знак революционного протеста против гнета буржуазии и что красный флаг стал символом единения трудящихся разных стран, символом их борьбы за свободу и справедливость, за социализм. Искаженные представления об СССР создавали немало преград на пути сближения двух народов в первые годы самостоятельного развития молодого государства.

Гражданская война, в ходе которой решалось — быть или не быть Нигерии единой, открыла нигерийцам глаза на многое. Сепаратисты Биафры, поддерживаемые империализмом, развернули действия за выход из федеративной Нигерии, что грозило стране расколом. Традиционные западные «друзья» стали в позу выжидателей. В это трудное для нигерийского народа время Советский Союз решительно выступил за сохранение единства молодого государства. Ему была оказана моральная и материальная поддержка, явившаяся, по оценкам многих нигерийцев, существенным вкладом в дело победы патриотических сил над сепаратистами.

После войны нигерийский народ взялся за решение главной задачи — достижение страной экономической самостоятельности. Эти планы находят полное понимание у советских людей. Наши инженеры и рабочие участвуют в сооружении первенца нигерийской тяжелой индустрии — металлургического комбината в Аджаокуте, специалисты готовят для него кадры. Нефтяники помогают ставить новые буровые…

Возвратился Чуди Ачуфуси, предложил прогуляться.

Мы вышли из дома. В темном небе ярко горели звезды, от легких дуновений ветра листья пальмы шуршали по крыше.

— Жаль, береза в тропиках не приживается. Посадил бы тут рядом.

Чуди Ачуфуси подошел к пальме, притронулся к шершавому стволу.

— С какого дерева никогда не опадают листья?

— С манго! — ответил я наугад. — Нет.

— С авокадо!

— Нет. Листья не опадают с пальмы, даже если засохнут. Их не может сорвать самый буйный тропический ураган.

Я смотрел на Чуди Ачуфуси. Поймал себя на мысли, что в судьбе этого нигерийца обнаружилось и прорастает все то, что есть незримо во всех нас, советских людях.

Перед отъездом из Энугу я зашел в больницу попрощаться с Чуди Ачуфуси. Мне сказали, что доктор срочно отправился в какое-то селение к больному.

В Лагос вела знакомая бетонка.

вспомнились стихи нигерийского поэта Кэйа Эпелле.

После тягуна — затяжного подъема — я свернул на обочину: перегрелся мотор. Выключил зажигание. Машина наполнилась шелестом деревьев, щебетанием птиц. Откуда-то из глубины тропического леса доносился веселый постук тамтама. Барабанщик передавал какую-то новость. Может, это был рассказ о деревенской свадьбе или удачной охоте. А может, барабанщик, подхватив эстафету, передавал новую весть о «русском докторе».

После очередной поездки по стране, в общем-то непродолжительной, Лагос опять показался тесным и шумным. На улицах — орды урчащих автомашин, на тротуарах — толпы горожан в ярко-пестрых африканских одеждах. Оторопь от этой сумятицы, стоило проехать немного по городу, проходила сама собой: сказывалась привычка видеть его таким всегда — и в будни, и в праздники.

Сейчас в облике Лагоса появилось что-то новое, загадочное. Сначала я даже не понял, что именно. И лишь минут через тридцать, медленно пробираясь по забитым автомашинами улицам, сообразил, что неосознанно поразило меня: «Аргунгу», — кричали витрины супермаркетов; «Аргунгу», — напоминала неоновая реклама; «Аргунгу», — горланили с иерихонской силой динамики на площадях. Было похоже, что слово «Аргунгу» витает в воздухе, что оно у всех на устах и нет сейчас для Нигерии ничего важнее на свете, чем это слово. Все назойливо зазывало в Аргунгу на невиданную рыбалку, большой праздник рыбаков, или, как его тут называют, фестиваль.

Было чему удивиться. Почему именно у черта на куличках — где-то на севере страны, в опаленном Сахарой местечке, а не в низовьях того же Нигера, где вдоволь и воды и рыбы, — собираются самые искусные рыбаки? Подзадорил меня один мой знакомый нигериец. Он вытянул руку над головой: вот, мол, какие чудища водятся в тамошней речке. Рыбак везде одинаков и сродни охотнику: приврет и глазом не моргнет. Этот вроде бы не разыгрывал, в подтверждение своих слов показал сувенир из Аргунгу — кругляш рыбьей чешуи с перламутровым отблеском размером почти в пол-ладони.