Станислав Савицкий - Прекрасная Франция

Гуляя по окраинам Парижа, вы можете набрести на кладбище солдат, погибших на Первой мировой / ил. 82 /. Большинство фамилий на могильных крестах – арабские. Сколько таких захоронений на востоке Франции, в Бельгии и в рейнских землях! У Феликса Валлоттона есть мрачный кладбищенский пейзаж с плотно расставленными рядами крестов, убегающих за горизонт.

| 82 | Кладбище солдат, погибших на Первой мировой войне. Париж

Страсти, бушевавшие между французами и немцами, описаны в знаменитых романах – «Огонь» Анри Барбюса и «На Западном фронте без перемен» Эриха Марии Ремарка. Французский патриотический бестселлер конца двадцатых «Зигфрид и Лимузен» Жана Жироду – история про офицера родом из провинции Лимузен, который после ранения потерял память. Он попал в плен, но дома его считали пропавшим без вести. Восстановившись после болезни, под опекой немецкой контрразведки он стал знаменитым баварским публицистом. Его статьи поднимали боевой дух немецкой армии. Случайно один такой очерк прочел его друг, узнавший в тексте знакомый стиль. Приехав в Мюнхен, он встретился с баварским публицистом, который оказался его считавшимся пропавшим без вести приятелем. К пленнику вернулась память, его удалось вызволить. В финале счастливые друзья, преодолевшие все злоключения, возвращаются в родной Лимузен.

Эта душещипательная история рассказана не без изысканности и с усердием беллетриста, который в самом деле гордился тем, что его по праву называли настоящим литературным профессионалом. Война была позади. Послевкусие победы оказалось долгим и приторным, напоминая слащавые памятники экзальтированной даме, символизировавшей Францию.

В Эльзасе и Лотарингии, вновь отошедших к Франции по Версальскому договору, многое напоминает о войне. От Метца – древнего города, где сохранилась, например, палестра эпохи Древнего Рима, – после бомбежек и боев мало что осталось. Это был важный железнодорожный центр в пограничной зоне. Его основательно разрушили. Местные жители утверждают, что вокзал Метца – один из самых больших в Европе. Он в самом деле велик, при том что само здание – очень характерный для своей эпохи вокзал замкового типа с высокой башней. Его интерьеры украшены угловатыми и обаятельными рельефами с изображением рабочих и крестьян, немного напоминающими позднеготическую скульптуру / ил. 83–86 /. В этой пограничной зоне, переходившей то от Франции к Германии, то обратно к Франции, сложно наверняка определить, к чему восходит тот или иной художественный мотив. Еще сложнее здесь понять, что считать французским, а что – немецким. Многие жители говорят на двух языках и, конечно, готовы настаивать на том, что Лотарингия всегда была сама по себе, и вообще в этих краях есть места, где говорят на франконском, а вовсе не на немецком или французском. Все старики здесь похожи на Верлена, он родом из Метца. А те, что особенно на него похожи, – вылитые Сократы, только уши, как у Пикассо. В Верлене была как будто немецкая серьезность и последовательность, если это, конечно, не алкоголическая маниакальность. В его пафосе бунта угадывается энтузиастический порыв немецких романтиков. Его эпатаж иногда скабрезен, как шутки, которые отпускал Симплициссимус.

| 83–86 | Рельефы в интерьерах вокзала Метца

В Нанси – столице Лотарингии – замечаешь особенный уют узких, но не тесных улиц, неспешность жизни, не торопящейся быть похожей на столичную и не стесняющейся выглядеть как будто провинциально. Со времени правления Станислава Лещински известны ансамбли Нанси, образцы стиля рококо. Решетке Жана Ламура напротив памятника на главной площади, ее знаменитым завиткам, повторяющим изгиб раковины, вторят воспроизводящие рокайльный узор неоновые загогулины на фасаде нового здания Музея изящных искусств. Франсуа Морелле, предложивший так оформить современную пристройку, сделал также скульптуру по мотивам решетки Ламура. Он вывернул наизнанку ее 3D-модель, взял ее в нескольких разных разрезах, как следует перепутал все эти картинки – и на свет явился скелет допотопной птицы, напоминающей спрессованного птеродактиля. Это чудо, отлитое в бронзе, свисает с потолка над главной лестницей, не давая нам заскучать перед образчиками классического лотарингского рококо / ил. 87, 88 /. Когда же мы выйдем из музея в сгущающиеся сумерки, с фасада нам подмигнут веселые завитки / ил. 89 /.

| 87 | Решетка Ж. Ламура – образец лотарингского рококо. Площадь Станислава Лещински в Нанси

| 88 | Скульптура Ф. Морелле в новом здании Музея изящных искусств

89 | Фасад нового здания Музея изящных искусств в Нанси, оформленный Ф. Морелле

В соседнем Эльзасе тоже есть неразбериха между французским и немецким. Тут тоже все давно перемешалось. Страсбург с его пивнушками на французский город похож не очень. Обычно в такой пивной в углу зала поблескивает и гудит пивоваренный аппарат, а студенчество заправляется свежайшим Weissbier. Нелепый модерн во вкусе нуворишей, которым застроены улицы, ведущие от вокзала к центру, тоже вполне в духе уютного бюргерского городка начала прошлого века. Страсбургский собор – о нем можно написать целый роман, не отвлекаясь на революции и историю национально-освободительного движения, – к французской готике имеет косвенное отношение. При всем этом по-французски здесь говорят гораздо яснее, чем старожилы Ниццы или каталонцы из Перпиньяна. До некоторой степени сближают эльзасских немцев и французов местные вина. Прекрасны и рислинг, и сильванер с берегов Мозеля и Рейна!

Эту Францию, эту Европу трудно не полюбить за то, что разные люди, разные традиции, разные языки уживаются здесь счастливо. Все располагает к тому, чтобы повсюду здесь звучала иностранная речь новых обитателей этих мест. С мигрантами в Эльзасе проблем хватает, как и везде в Европе. Но страсбуржцы, в отличие, например, от сильно поправевших венцев, не были замечены в гонениях на приезжих. Здесь умеют уважать то, как привыкли жить соседи, и не делить все на свое и чужое.