Жюль Верн - Пятьсот миллионов бегумы. Найденыш с погибшей «Цинтии»

Один из них, профессор Гохштедт, высокий старик, с размеренными и спокойными движениями, выразил изысканно-вежливым тоном свое удовлетворение по поводу благополучного возвращения доктора. Едва он успел устроиться в своем кресле, за которым давно уже утвердилось название «профессорского», как раздался короткий и решительный звонок.

— А вот и Бредежор! — одновременно воскликнули оба друга. Вскоре дверь распахнулась, и в кабинет ворвался подобно вихрю невысокий, худощавый, очень подвижный человек. Он пожал доктору обе руки, поцеловал в лоб Кайсу, обменялся дружеским приветствием с профессором и оглядел комнату блестящими, быстрыми, как у мышонка, глазами.

Это был Бредежор, один из самых известных адвокатов в Стокгольме.

— Ба!.. А это кто такой? — внезапно воскликнул он, обратив внимание на Эрика. — Молодой рыбак или, скорее, юнга из Бергена?… Да ведь он читает Гиббона note 2 3 Note23 Гиббон Эдуард (1737-1794) — английский историк; автор известного в свое время труда — «История упадка и разрушения Римской империи» по-английски! — продолжал Бредежор, бросив наметанный взгляд на книгу, целиком завладевшую вниманием маленького крестьянина. — Неужели это тебе интересно, мальчуган?

— Да, сударь, я давно уже мечтал об этой книге. Это первый том «Падения Римской империи», — простодушно ответил Эрик.

— Разрази меня гром! Оказывается, бергенские юнги любят серьезное чтение. Ты в самом деле из Бергена? — тотчас же спросил он.

— Нет, сударь, я из Нороэ, но он недалеко от Бергена, — ответил Эрик.

— А разве у всех мальчиков в Нороэ такие черные глаза и волосы, как у тебя?

— Нет, сударь, у моего брата и сестры и у всех моих товарищей волосы светлые, почти такие же, как у этой барышни. Но у нас так не одеваются, — улыбаясь добавил Эрик. — Поэтому наши девочки на нее совсем не похожи.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал Бредежор. — Мадемуазель Кайса — дитя цивилизации. А там — настоящая природа, без прикрас, «единственным украшением которой является простота». А что вы собираетесь делать в Стокгольме, мой мальчик, если это не секрет?

— Господин доктор был так добр, что обещал определить меня в колледж.

— А, вот оно что, — произнес адвокат, постукивая по своей табакерке кончиками пальцев.

И Бредежор обратил вопрошающий взгляд на доктора, как бы требуя у него разъяснения этой непонятной для него проблемы. Но по едва заметному знаку доктора он понял, что нужно повременить с расспросами, и сразу же переменил тему разговора.

Друзья беседовали о дворцовых и городских новостях, обо всем, что произошло на свете после отъезда доктора. Затем фру Грета отодвинула крышку с ломберного стола и положила на него карты и фишки. Вскоре воцарилась тишина: трое друзей были полностью захвачены хитроумными комбинациями виста.

Доктору было присуще невинное желание всегда выходить из игры победителем и менее безобидная привычка — относиться безжалостно к промахам своих партнеров. Он не пропускал случая позлорадствовать, когда эти ошибки позволяли ему выигрывать, и громко негодовал, если проигрывал сам. Он не мог отказать себе в удовольствии после каждого роббера note 2 4 Note24 в висте и некоторых других карточных играх круг игры, состоящий из трех партий объяснить неудачнику, при каком ходе тот «дал маху», какую карту ему следовало бы поставить после битой и какую придержать.

Среди игроков в вист это довольно распространенный недостаток, который становится особенно невыносимым, когда превращается в манию и жертвами его ежевечерне оказываются одни и те же лица.

К счастью для него, доктор имел дело с друзьями, умевшими вовремя охладить его пыл — профессор своей неизменной флегматичностью, а адвокат — своим добродушным скептицизмом.

— Вы, как всегда, правы, — с серьезной миной заявлял первый в ответ на самые резкие упреки.

— Дорогой Швариенкрона, вы же прекрасно понимаете, что зря тратите порох, читая мне нотации, — смеясь, возражал второй. — Всю свою жизнь я допускаю грубейшие ошибки в висте и, что самое ужасное, — никогда в этом не раскаиваюсь.

Ну что поделаешь с такими закоренелыми грешниками! — И доктор вынужден был воздерживаться от своих критических замечаний, хотя его выдержки хватало не более чем на четверть часа. В этом отношении он был неисправим!

Случаю угодно было, чтобы именно в этот вечер доктор Швариенкрона проигрался в пух и прах. Его дурное настроение проявлялось в самых обидных замечаниях по адресу профессора, адвоката и даже «болвана» — подставного игрока, когда у того не оказывалось козырей, которые доктор считал себя вправе позаимствовать. Но профессор невозмутимо выставлял свои фишки, а адвокат в ответ на самые ядовитые упреки отделывался только шуточками.

— Почему вы хотите, чтобы я изменил свой метод, если я выиграл при плохой игре, в то время как вы, такой искусный игрок, проиграли?

Так продолжалось до десяти часов, пока Кайса не начала разливать чай из блестящего медного самовара. Любезно подав чашки игрокам, она молча удалилась. А потом явилась фру Грета и проводила Эрика в предназначенную для него маленькую, чистенькую, белую комнату на втором этаже.

Трое друзей остались одни.

— Так вы скажете мам, наконец, кто же такой этот юный рыбак из Нороэ, читающий Гиббона в оригинале? — спросил Бредежор, насыпая сахар во вторую чашку чая. — Или, быть может, это тайна, которая не подлежит огласке, и тогда мой вопрос неуместен?

— Здесь нет никакой тайны; я охотно расскажу вам историю Эрика, если вы только способны держать ее покуда про себя, — ответил доктор, в тоне которого все еще сквозило раздражение.

— Вот видите, я так и знал, что за этим скрывается какая-то история! — воскликнул адвокат, удобно раскинувшись в кресле. — Мы вас слушаем, дорогой друг, и можете не сомневаться, что не злоупотребим вашим доверием. Признаться, этот малыш меня интересует, как любопытный казус note 2 5 Note25 случай из судебной практики .

— Да, это действительно любопытный казус, — продолжал доктор, польщенный заинтересованностью своего друга, — и я даже осмелюсь сказать, что, кажется, нашел ключ к этой загадке. Сейчас я вам изложу все данные, а вы мне потом скажете, совпадет ли ваше мнение с моим.

Доктор прислонился спиной к большой изразцовой печи и, немного подумав, с чего начать, рассказал о том, как во время своего пребывания в Нороэ он, зайдя в школу, обратил внимание на Эрика и стал наводить о нем справки. И он сообщил, не упустив ни одной детали, все, что ему удалось узнать от Маляриуса и маастера Герсебома: о спасательном круге с надписью «Цинтия», об одежде малютки, которую ему показала матушка Катрина, о монограммах, вышитых на вещах Эрика, о коралловом колечке для зубов с латинским изречением и, наконец, о необычайной внешности мальчика, так резко выделявшей его среди других детей в Нороэ.