Антонио Арлетти - ТРАМПЕАДОР

Всю ночь на противоположном берегу горел костер Хуана, посылая нам свой дружеский привет.

Хуан предпочел расположиться на ночлег между нашей палаткой и ранчито, отложив выступление в поход на следующее утро.

Он первую ночь в своей жизни спал не дома, а на берегу реки и хотел, чтобы родные и мы были свидетелями его боевого крещения. Как и всякий гаучо, он захватил с собой постель и еду.

Седло служило Хуану кроватью, круп лошади — подушкой, козья шкура — матрацем, попона (chiripa) — одеялом. Я так и не выяснил, превратилась ли со временем кровать в замысловатое южноамериканское седло или же седло — в кровать.

Оно вполне годится для обеих целей и кажется созданным дерзкой фантазией какого-нибудь современного архитектора.

Прожаренное ребрышко козленка отец дал Хуану только на этот вечер. По добрым здешним обычаям, утром Хуан позавтракает тем, что раздобудет на охоте. На коне, да еще с болеадорой, настоящий гаучо никогда не пропадет с голоду.

При пробуждении нас ждал приятный сюрприз: возле огня стояла большая деревянная миска, полная молока. Нам полагалось бухнуться на колени, громко вопя о чуде, если бы рядом не отпечатались следы Трини. Хотя она приходила по велению отца, это поручение доставило ей удовольствие. Ведь эти чужеземцы такие смешные, и очень интересно еще раз побывать у них в лагере.

Мы пообещали дону Педро, что на прощание непременно подплывем к его ранчо. Все семейство вышло нас встречать на берег реки. По знаку седобородого патриарха Трини подошла и протянула нам маленького разделанного козленка. Мы даже не пытались вежливо отказаться, потому что дон Педро мог кровно обидеться, а Трини ехидно усмехнулась бы. А сейчас она мило улыбалась, и глаза ее говорили: «Конечно, при вашем аппетите этого мало, но до вечера, верно, хватит».

Прощание было коротким, но очень сердечным.

За эти дни мы успели проникнуться симпатией друг к другу. Наше появление было для них самым крупным событием года, отодвинув на задний план даже эпидемию оспы.

Этот год наверняка войдет в их семейные воспоминания как «Е1 aflo de los gringos» [36] Год этих гринго (испан.) . Нам понравилось, что эти люди упорно сопротивлялись «цивилизации», которую несли с собой помещики, а их поразило, что мы сумели обуздать реку.

Все же дон Педро еще раз посоветовал нам обращаться о рекой повежливее. В порыве откровенности я признался ему, что сам боюсь реки еще больше, чем он.

— И Сантьяго так говорил... Бедный Сантьяго, это был настоящий мужчина!

Действительно, этот Сантьяго был, вероятно, человеком недюжинным. Всю зиму одному плавать по реке и охотиться в этих пустынных районах мог только человек необычайно сильный, выносливый и мужественный. Это требует нейлоновых сухожилий и железных нервов. Вооруженный этим совершеннейшим оружием, Сантьяго вступил в схватку с рекой, но был побежден.

Дон Педро не боролся с ней, а окружил ее таким поистине божественным почитанием, что река стала милостивее к нему. Чтобы не прогневить своего грозного противника и повелителя, дон Педро решил даже не строить лодки.

Быть может, эти странные поверья помогли ему спокойно прожить много лет. В этом священном почитании реки проявлялась языческая душа дона Педро; духи добра и зла не подвластны человеку пустыни, и он должен смирить перед ними свою гордость. Дон Педро выходил победителем во многих схватках с людьми и с природой, но река заставила его сдаться. С годами его первобытная ненависть к реке превратилась в своего рода религиозное смирение. Лимай из врага сделался его могучим повелителем, подчас дьявольски хитрым и мстительным.

Отплыв далеко от берега, мы заметили Трини.

Забравшись на холм, она махала нам своей «сахарной» шляпой. Только ее эта уединенная, однообразная жизнь начинала тяготить. У нее была улыбка девочки, но в ней уже затаилось лукавство осознавшей свою привлекательность женщины. Видно, скоро, очень скоро какой-нибудь патагонский юноша увезет ее из родного дома.

Еще до полудня мы прибыли в Пилканию.

«Первый ручей справа»,— сказал нам дон Педро.

Без этого ориентира мы вряд ли заметили бы хижину, спрятавшуюся за высокими растениями. За хижиной, по рассказам дона Педро, начиналось само селение, где мы рассчитывали отдохнуть день-два. Но никакого селения не было и в помине. В Пилканию ведет не дорога, а лишь две тропинки, и хижина на склоне закрывает от взоров не селение, а еще одну хижину, поменьше.

Пилканию — единственный в мире населенный пункт, где крохотная площадка между двумя хижинами служит одновременно и двором, и центральной «площадью». В центре «площади» возвышается столб, к которому редкие путешественники, заглянувшие сюда за провизией, привязывают коней. Местные власти торжественно именуют этот столб обелиском.

С одной стороны площади расположено «сити», состоящее из крохотного магазина, а с другой — резиденция правителя Пилканию, если только можно назвать резиденцией старую низкую хижину. В большей из двух хижин живут трое обитателей этого крупного торгового центра: владелец магазина, его жена и дочь.

Судя по морщинистой желтой коже, el turco [37] Турок (испан.) , как называл хозяина селения дон Педро, объявился на этом материке еще до открытия Колумбом Америки. Закутавшись в козьи шкуры, из которых выглядывал кулек из старой пергаментной бумаги, отдаленно напоминавший лицо человека, старый турок охранял два мешка спичек. Штанов для продажи el turco, понятно, не держал.

Мы пополнили наши запасы муки и спичек и тихонько, боясь нарушить покой замшелого старца, вышли из магазина. У порога нас ждали мать и дочь. Жена турка выглядела помоложе своего древнего супруга, но, видимо, до нее у местного паши было немало жен-рабынь.

Привлеченные появлением чужестранцев, женщины не смогли сдержать своего любопытства и примчались перекинуться с нами двумя словечками. Два словечка превратились в четыре, восемь, шестнадцать, и число их продолжало бы возрастать в геометрической прогрессии, если бы Франческо не отдал приказ к отплытию.

Дочь паши, не особенно красивая, но крепкая и дородная, унаследовала от отца турка и матери индианки страсть к кочевой жизни. Она предложила взять ее поварихой в нашу экспедицию, что встретило весьма слабое сопротивление со стороны матери и было восторженно принято мною. Увы, Франческо выдвинул целый ряд неопровержимых возражений технического характера.

Прощай, щедрая дочь Пилканию! Желаю тебе, чтобы какой-нибудь бродяга гаучо по достоинству оценил твое великодушное предложение.

И снова мы плывем по бескрайней реке. Посещение Пасо-дель-Лимая, встреча с гостеприимным семейством дона Педро, остановка в Пилканию на время вернули нас в мир, который стал нам далек и чужд.