Владимир Санин - Большой пожар

Еще о месте действия.

Любительской киностудии по замыслу тоже предназначались хоромы – целое крыло десятого этажа, а в конце концов, как и народному театру, достались три комнаты, считая лабораторию и небольшой просмотровый зал на два десятка кресел. Казалось бы, и за это спасибо, но киношники были оскорблены в лучших чувствах и вечно жаловались, что их недостаточно ценят и понимают. Вообще говоря, киношники – народ своеобразный, каждый мнит себя индивидуальностью, творческой личностью с только ей присущим взглядом на окружающую действительность: «Я эту сцену вижу так… Я, по большому человеческому счету, подсознательно чувствую… Я… я… я…» Я заметила, что никто столько не говорит о своем философском восприятии мира, сколько киношники, послушать их – сплошные Гегели; на мой взгляд, однако, философия их поверхностна и недорого стоит. Может, я и субъективна, но больше всего эгоцентристов встречала среди них; они мнят себя мыслителями глобального масштаба, хотя мысли у них довольно блеклые и банальные: Эйзенштейны, Пудовкины и Довженко рождаются так же редко, как Пушкины и Булгаковы. Во всяком случае, фильмов, которые потрясают зрителя и побуждают его всерьез задуматься, у нас до обидного мало.

Между тем любительская киностудия пользовалась в городе доброй славой, желающих заниматься в ней было столько, что Сергей мог дозволить себе производить строгий конкурсный отбор; художественных фильмов любители не снимали – павильонов у них не было, хорошей пленки и искусственного освещения тоже, и занимались они главным образом кинохроникой на улицах и в солнечные дни. Потом отснятый материал в студии просматривался, Сергей на месте решал, гениально отснято или просто талантливо, и все расходились, довольные друг другом. Настоящими профессионалами были сам Сергей и его ассистент Валерий, у них было несколько фильмов, которые прошли не только по местному, но и по Центральному телевидению. Как вы уже знаете, в тот дедь Сергей подбирал типажи для короткометражки о забавных проделках детей (кстати говоря, через полгода она была закончена и имела успех).

Да, чтобы не забыть: в помещениях правого крыла, которые у киностудии отобрали, разместилось городское управление культуры. Но служащие, как известно, народ дисциплинированный, к окончанию рабочего дня всех вымело, как метлой. Так что, кроме одиннадцати человек в киностудии, в правам крыле десятого этажа никого не было. Со мной их стало двенадцать, но это уже было потом.

О Бублике и себе я вам рассказала, о том, как спасся Валерий, – тоже; еще, если вы помните, двух человек подняли наверх, на крышу.

Чтобы у вас не создалось впечатления, что я слишком пристрастна к Валерию и Сергею, – несколько слов в их защиту.

После рассказа Даши я думала, что Валерий просто бежал, бросив товарищей на произвол судьбы, но опрос свидетелей внес в эту версию существенные коррективы. Оказалось, что Валерий долго и настойчиво уговаривал товарищей спуститься на связанных им шторах, и лишь после того, как они решительно отказались – страшно! – спустился сам. Так что на совести у него только история с Дашей. Тоже немало, но согласитесь, что нужно иметь незаурядное мужество, чтобы избрать для спасения такой рискованный путь. Как и Костя, Валерий потом прибегал к моему посредничеству, уверял, что в самом деле не видел Дашу и не слышал ее, но в это я не поверила.

Теперь о Сергее. Еще в больнице, придя в себя, я написала заявление о разводе; Сергей, к его чести, передо мною не оправдывался, вину свою признал безоговорочно, однако просил учесть одно обстоятельство: Бублика он потерял в дыму, долго искал его и убежал в просмотровый зал только тогда, когда понял, что вот-вот потеряет сознание. Скажу сразу, что это объяснение нисколько меня не убедило, но речь о другом: оказавшись в просмотровом зале, Сергей от начала до конца вел себя безупречно. На меня произвело впечатление, что он, отказался от шанса спастись – в пользу двух женщин, которых Вася и Леша подняли на крышу. Сергей уговаривал их не бояться, помогал обвязывать веревкой. В обстановке, когда в зал уже врывался огонь, этот поступок снимает с Сергея половину грехов.

Ну а дальше как в случае с «Несмеяной», когда счет шел на секунды: Чепурин прорвался через зону огня и чрезвычайно высокой температуры, созданной горением фильмотеки, и с двумя ствольщиками проник в просмотровый зал. Из семи оставшихся здесь мужчин шестерых удалось сласти: седьмой, лаборант, погиб из-за того, что не догадался вовремя сбросить халат, пропитанный химикалиями, а когда халат загорелся, было поздно… Остальные шестеро после длительного и удачного лечения в Ожоговом центре нынче живы-здоровы и – фанатики все-таки! – продолжают отдаваться любимому делу. А почему бы и нет? Ведь остались на боевой работе, несмотря на ожоги легких и сетчатки глаз, и Чепурин, и Кожухов, и Вася, и очень многие другие.

Вновь прочитала я все, что написала, и поразилась одному обстоятельству: ведь от начала пожара до спасения шестерых из киностудии прошел какой-то час! Сколько труда и мужества, сколько трагедий вместилось в эти три с половиной тысячи секунд, из которых иные стоили неизмеримо дорого

– быстротечные секунды нашего бытия.

Даже в голове не укладывается: в те минуты, когда я стояла у окна с Бубликом на руках, погибли Вета Юрочкина и Зубов, отчаянно боролись за жизнь в «Несмеяне», Суходольский спасал шахматистов, Говорухин – музыкальный ансамбль… А сколько всего было до этого и после!

В эти минуты была задумана и завершающая операция: штурм высотной части Дворца.

Но сначала о событиях в шахматном клубе.

Ольга на глазах становится крупнейшим знатоком пожарного дела! Сам Кожухов, прочитав расшифрованные и перепечатанные стенограммы, заявил, что отныне будет привлекать ее на разборы в качестве эксперта; Правда, полковник тут же уточнил: «эксперта по вопросам художественной литературы», но все равно это был комплимент, от которого Ольга еще больше задрала свой короткий нос. А Дед – тот вообще пылинки с нее сдувает, готовит завтраки, освободил от магазинов и дубиной загоняет на опросы необходимых его Леле свидетелей. Сегодня с утра он занялся пельменями: в гости приходит не кто-нибудь, а старый друг-однополчанин Сергей Антоныч Попрядухин, или просто дядя Сергей (я до сих пор так его называю – он знает меня с колыбели).

Убегая на работу, Ольга дала мне ЦУ – вместо предисловия к рассказу дяди Сергея покритиковать Гулина, «сам Кожухов потребовал ему всыпать, считай, что приказ!».

Всыпать Гулину мне не очень-то хотелось, приятель все-таки, а приятельские отношения в нашей жизни бывают куда важнее деловых. В данном случае, однако, всыпать нужно – в интересах дела.