Владимир Санин - Большой пожар

В читальне я просмотрела рее подшивки газет шестилетней давности и лишь в одной нашла слова: «Начальник УПО тов. Кожухов отметил и мужество пожарных, поднявшихся по штурмовым лестницам на высотную часть Дворца». Все! Забавно, что Кожухов-старший, к которому я обратилась с претензией, рассмеялся точно так же, как его сын.

– Думаешь, я не говорил в этом интервью подробности? В больнице его давал, «на ложе скорби». Но когда через день интервью напечатали и Юра мне его прочитал, этих подробностей я не обнаружил и поинтересовался, в чем дело. Так, как Юре, мне сказать не посмели: «Не загибаешь ли, полковник?», но прозрачно намекнули, что история с цепочкой выглядит не очень правдоподобно. Я не спорил: может, и на самом деле ее не было, приснилась? Больше всего негодовал Юра, я ему потом даже сердитое письмо из санатория послал, посмотри у него, если сохранилось.

Вот что значит замкнуться в своем кругу! Цепочка, о которой в Высшей пожарной школе обязательно упоминают в лекциях по тактике и которой восхищались не только наши, но и зарубежные пожарные, в городе известна лишь по слухам. А кто в этом виноват, если не сами пожарные? Кому нужна такая скромность?

Кожухов посмеивался.

– Хочешь, я тебе интересную цифру подкину? Нет, не подкину, а то ты совсем разбушуешься… Ладно, так и быть, пиши: звания Героя Социалистического Труда удостоены восемь почтальонов – и ни одного пожарного.

– Но ведь это… – я просто развела руками.

– Значит, плохо работаем, – строго констатировал Кожухов. – А почтальоны хорошо. Будем подтягиваться до их уровня. До чего же ты смешная, от молний из глаз прикуривать можно!

Настроение у Клевцова было не то что хорошее – чего уж тут хорошего, если люди на глазах гибнут – но приподнятое: впервые за два года после училища он оказался в центре внимания, и его, а не кого-нибудь другого, полковник выбрал, поставил впереди! И Клевцов знал, что выбор на него пал не только благодаря значку мастера спорта – обладателей таких значков в гарнизоне было еще пять человек, а потому, что он удачно сработал на пожаре общежития химкомбината. Оно горело на прошлой неделе. С фасада были задействованы трехколенки, а Клевцов со штурмовкой забежал с другой стороны, и очень своевременно: из окна третьего этажа взывала о помощи женщина с грудным ребевком на руках. Смешно – это потом, конечно, было смешно, когда вспоминал, как внизу стоял подвыпивший муж и подавал советы: «Ты, Верка, не ори, горло пожалей, видишь, пожарник пришел, он тебя мигом вытащит». За несколько секунд, как на соревнованиях, Клевцов взлетел по штурмовке сначала на второй, потом на третий этаж, стал уговаривать женщину спускаться, а она без ребенка не хотела, с трудом убедил, что спуститься с ребенком на руках ей не хватит сноровки.

– Не так я убедил, как то, что сзади подпекало, пояснил мне Клевцов.

– С ее помощью я привязал ребенка к своей груди длинным полотенцем, она спустилась на второй атаж, а я за ней. Снять штурмовку с третьего и поставить на второй у меня рук не хватило, но к этому времени мои бойцы с брезентовой перемычкой прибежали, и женщина, зависнув на руках, прыгнула. Ну а я сам правильно сгруппировался и удачно прыгнул в сугроб…

На разборе Кожухов похвалил его за удачные действия со штурмовкой и, видать, запомнил, потому что хвалил полковник редко и скупо, куда чаще ругал… Конечно, нелепо сравнивать то общежитие с высоткой, но, если подумать, то какая разница, со второго ли этажа лезть на третий или с пятнадцатого на шестнадцатый? Если не смотреть вняв, то никакой разницы нет. Вот что здесь было плохо – перила не деревянные и не круглые, а металлические в плоские: крюк держит надежнее, если цепляешь за дерево… И перед каждой лоджией бетонный выступ сантиметров на двадцать, из-за него штурмовка зависает не вплотную к стене, а под углом – опять не та устойчивость… И еще плохо, чти ветер со снегом, и лоджии и подошвы сапог в снегу. Очень неприятно, когда сапог соскальзывает с деревянной ступеньки…

Установленные во дворе прожекторы хорошо освещали этажи главного здания, высотке доставались лишь отблески. Правда, ее освещали и языки пламени, вырывавшиеся из отдельных окон, но все это освещение не только не помогало, а даже мешало; резкая смена тьмы и света создавала какую-то неестественную картину, действовала и на глаза, и на нервы.

Пока высота была небольшая, Клевцов не запрещал себе поглядывать вниз, и тогда он видел крышу кинотеатра с беспорядочно, как могло показаться, суетившимися там людьми (Клевцов-то знал, что беспорядочво там никто бегать не станет – это подносят штурмовки), и еще видел Юру Кожудова и Володю Никулькина, которые поднимались за ним.

Это вырастали звенья будущей цепочки.

Полковник поставил задачу: только вверх и спасать с лоджий, по помещениям рассыплются другие, которым проложит путь первая тройка. Главное – добраться до ресторана и предотвратить возможную панику либо ликвидировать ее, если она возникла. Если полтораста людей не выдержат и устремятся вниз, быть большой беде: внутренние лестницы пока что непроходимы. Но до ресторана еще далеко, а людей на лоджиях скопилось много, и на их спасение ни времени, ни сил приказано не жалеть, хотя шансов выжить на свежем воздухе (через лоджии тоже шел дым, но все-таки дышать там было можно) у них куда больше, чем у тех, кто в ресторане.

Если, конечно, туда уже прорвался дым. Пока что, на сию секунду, пламени с верхушки не видно, но где гарантия, что через «тик-так» оно там не появится?

Крюк заскрежетал о перила, штурмовка качнулась, Клевцов на мгновенье замер и облегченно выругался. Черт бы побрал и эти перила, и этот выступ! Но тут послышались детские голоса – и Клевцов рывком поднялся на лоджию.

Он привык к тому, что в подобных ситуациях люди ведут себя по-разному. Одни вцеплялись в пожарного, будто боялись, что он так же неожиданно исчезнет, как появился, у других, скованных ужасом, и сил не было цепляться, третьи скандалили и требовали, чтобы их спасали в первую очередь и с удобствами, и так далее. Хуже всего с теми, кто смертельно напуган и потерял самообладание, к таким приходится применять силу. «Бывают обстоятельства, – говорил как-то на разборе Кожухов, – когда пожарному позволительно нагрубить, резким окриком привести спасаемого в чувство, иной раз даже встряхнуть. Кодекс джентльмена в экстремальной ситуации для пожарного содержит лишь один пункт: во что бы то ни стало спасти человека. Если есть ложь во спасение, то столь же простительна и грубость. Спасаемые – как дети: на одного можно накричать, другого взять лаской, третьего похвалить за храбрость. Пожарный должен быть психологом!»

«Эти, – с удовлетворением подумал Клевцов, – ребята что надо, с ними можно запросто».