Морис Эрцог - Аннапурна

Около Бени мы узнаем, что здесь эпидемия холеры. Приходится обходить деревню, переправляясь по мосту, перекинутому через бурлящую необузданную Гандаку. Этот мост длиной примерно шестьдесят метров, висящий на высоте пятнадцать метров над рекой, причиняет нам немало беспокойства. Он сделан из двух длинных цепей и ржавых искривленных прутьев, поддерживающих старые гнилые доски. Он весь колеблется, и эти колебания могут стать угрожающими. Придется использовать каколе! Первым переправляется Ляшеналь. Он не проходит и нескольких метров, как начинает отчаянно кричать. Шерпы помогают Аджибе, несущему Ляшеналя, отводя прутья, за которые задевают ноги пострадавшего. Когда наступает моя очередь, я стараюсь мужественно перенести это испытание, однако, хотя шерпы отводят прутья и Аджиба идет так осторожно, как только может, качание вызывает у меня тошноту. На противоположной стороне я присоединяюсь к Ляшеналю, и мы вдвоем образуем великолепный дуэт, плача от боли перед смущенными носильщиками.

Ж. Б. Рана намерен пустить свою лошадь вплавь. Связывается несколько нейлоновых веревок, и с противоположного берега все принимаются ее тянуть. Несчастное животное, чуя опасность, героически сопротивляется. Волей-неволей оно оказывается в реке и немедленно исчезает в волнах. Веревку тянут изо всех сил. Время от времени появляются уши, нога или бок… Сейчас выплывет труп! Ничуть не бывало! В нескольких метрах от берега показывается голова, затем лошадь медленно вступает на твердую землю и направляется к нам с олимпийским спокойствием.

Уже поздно. Мы разбиваем лагерь около реки. Но на этой стороне тоже свирепствует холера, и на следующее утро после очередной мучительной процедуры "снимания кожуры" мы поспешно покидаем этот нездоровый район.

Каждый день льет дождь, и по вечерам, когда нам приходится искать убежища, мы клянем и ругаем все на свете. Нам нужен дом, где бы мы могли быть все вместе, где бы у нас было достаточно места, чтобы разобрать вещи, и где бы мы были, наконец, избавлены от раздражающего шума ливня, барабанящего по палатке. Добравшись до маленькой деревушки Кусма, мы попадаем в затруднительное положение. Здесь нет ни одного подходящего дома, и "власти", к которым мы обратились, ведут нас… в пагоду! Мы непринужденно устраиваемся, и вскоре из этого священного места, которое, очевидно, больше не используется, доносится адская какофония песен, не предназначенных для ушей молодых девушек.

Часть членов экспедиции занята расплатой с носильщиками, которые должны возвратиться в Дана, и вербовкой людей для перехода в Тансинг. Шац собирает снаряжение и проверяет груз. Кузи, единодушно избранный поваром, сует свой нос во все открытые контейнеры.

Все неясно. Мы даже не знаем, достанем ли достаточно носильщиков, чтобы выйти на следующий день. Нам сказали, что остается еще пять переходов. В действительности же мы затрачиваем больше десяти дней.

Террай, по обыкновению обуреваемый жаждой деятельности, собирается меня стричь. Едва он начинает, как в трех метрах от нас раздаются громкие крики.

– Смотрите! Смотрите! – надрывается Кузи. – Колоссальный паук!

– Никогда не видел такого гиганта!

– Осторожней!

Кузи, не далее как позавчера укушенный скорпионом, предусмотрительно отступает.

– Потрясающе, – говорит Ишак. – Надо непременно поймать его и сохранить. Мы покажем его будущим гималайцам.

– Один момент, – отвечает Удо, шаря в поисках ампулы хлористого этила, уже применявшегося им для анестезирования лошади. – На, держи! При помощи этой штуки ты сможешь легко и безболезненно отправить его на тот свет!

Ишак, потрясая ампулой, преследует паука. Тот делает огромные прыжки, сантиметров по тридцать, и наконец скрывается в какой-то дыре. В тот момент, когда его убийца уже готов отказаться от своего намерения, паук вновь появляется в траве.

– Теперь не уйдешь!

Облитый хлористым этилом, паук застывает неподвижно.

Через несколько минут он уже лежит в коробке, распятый на булавках. Диаметр его тела 25 миллиметров, а размах лап более 10 сантиметров.

На следующий день около пятидесяти пациентов ожидают "доктор-сагиба". У них самые разнообразные болезни, в основном флегмоны и непонятные лихорадки. Осмотр всех пациентов требует много времени, много медикаментов, а главное – бесконечного терпения со стороны Удо. Он составляет стандартный перечень вопросов:

1) Сколько лет?

2) Хорошо ли спите по ночам?

3) Хороший ли аппетит?

4) Где болит?

5) Есть ли кашель?

Эти вопросы вручаются Нуаелю, который с помощью нескольких слов на хинди переводит их на английский для Ж.Б… Рана, а Ж.Б… в свою очередь переводит на гуркали. Ответам приходится проделать этот путь в обратном порядке, и после всех промежуточных инстанций они зачастую выглядят весьма странно. Шерпы покатываются со смеху.

Они понимают только часть разговора – последний кусок, который начинается на хинди, продолжается на гуркали и затем снова переходит на хинди. К этому моменту смысл изменяется самым нелепым образом!

Престиж Удо колоссален. Люди приходят к нему издалека, ибо он стал чем-то вроде полубога. Нас восхищает трогательная наивность этих людей, доверяющих свое здоровье, а иногда и жизнь абсолютно незнакомому человеку. Впервые в жизни их осматривает настоящий врач. Когда они болеют, их обычно лечит деревенский знахарь или так называемый "исцелитель".

Пациенты не всегда сговорчивы, так как связаны религиозными обычаями. Они корчат гримасы, когда Удо до них дотрагивается. Самое трудное – осматривать женщин. Они чрезвычайно стыдливы и ни за что на свете не разрешают прикасаться к себе, а уж тем более не соглашаются раздеваться. Однажды Удо удалось снять лохмотья с непальской девушки. Когда она была раздета наполовину, Саркэ, помогавший Удо, скромно удалился из палатки. Сама девушка на большее не согласилась. Всем нужно давать лекарства. Когда это возможно, Удо дает им соответствующие средства, в противном случае он раздает безвредные пилюли, производящие в основном психологическое действие. Но как они их употребляют? Не моргнув глазом они глотают крем от загара и дружески меняются лекарствами, предназначенными для совершенно определенных болезней. Во всяком случае, они с большим мужеством переносят любые хирургические операции.

Однажды приходит несчастный юноша с двойным открытым переломом запястья. Из-под массы гноя вылезает кость, рука распухла, а кисть раздулась до невероятных размеров. Очевидно, дело плохо. Посредством все того же сложного процесса перевода Удо выясняет, что несчастье произошло две недели назад.

Он предлагает родителям ампутацию – как единственное средство спасти их сына. Они отказываются и дают понять, что именно им нужно: перевязка. Ничего не поделаешь. Удо дает пациенту морфий и затем пытается поставить кость на место: кое-как это ему удается, и, наконец, он кладет руку в гипс.