Сесил Форестер - Трафальгарский ветер

Буш встретил это приветствие смущенной полуулыбкой, а Мидоус не снизошел и до этого. Впрочем, его не трудно было понять, так как именно он был признан единственным виновным в ходе суда. Бедлстоун наблюдал за этой сценой с обычным для его красного лица выражением откровенно циничного любопытства.

— Не будете ли вы, джентльмены, так любезны предъявить ваши ордера, — сказал он наконец. Буш засунул руку за пазуху и вытащил целую пачку бумаг.

— Четырнадцать человек. Можете пересчитать, — сказал он. — Что касается остальных, пусть они сами за себя отвечают. Они с других кораблей.

— Тесновато вам будет, джентльмены, — задумчиво протянул Бедлстоун. — Ну а что до питания, можете выбирать: гинея в день или три за весь переход.

Молчавший доселе Мидоус вступил в разговор, но сделал это не словами, а взглядом. Он обернулся и холодно посмотрел на поднимающихся на борт баржи людей: штурмана Прауза, Каргилла и остальных мичманов, казначея Хафнелла, боцмана Уайза, парусного мастера, плотника, бондаря и кока. Вслед за офицерами на палубе появились нижние чины. Первым поднялся личный стюард Мидоуса, привезенный им на «Пришпоренный». Ступив на палубу, он обернулся и поспешил прийти на помощь следующему. Хорнблоуэр понял, почему тот в ней нуждался, как только увидел его руку с ампутированной чуть выше запястья кистью. Наверное, с ним произошел несчастный случай во время погрузочных работ, которые служили постоянным источником потерь, порой невосполнимых, в экипажах кораблей блокирующей Брест эскадры. За безруким последовали еще несколько человек, по виду которых трудно было с определенностью назвать причину их возвращения в Англию. Большинство из них, без сомнения, являлись инвалидами и были признаны врачебной комиссией непригодными к дальнейшему несению службы. Один-два, возможно, были в свое время завербованы незаконно, но сумели, к счастью для них, найти достаточно влиятельных друзей у себя дома, которые добились их освобождения.

Все вместе эти люди представляли собой довольно внушительную толпу, оккупировавшую почти все свободное пространство на палубе «Принцессы». Опустевший баркас плавно отшвартовался от борта баржи, на нем подняли паруса, он лихо развернулся, накренясь под опасным углом к волне, и полетел обратно по направлению к флагману.

Мидоус тем временем, под пристальным взглядом Бедлстоуна, не без известного драматизма простер в направлении собравшихся людей руку, чем-то напомнив Хорнблоуэру одного известного капитана, в ответ на вопрос: «По какому праву?», похожим жестом указавшего на свои пушки и ответившего: «Вот мое право!»

— По условиям вашего контракта, капитан Бедлстоун, — заговорил Мидоус после небольшой паузы вы обязаны кормить нижних чинов, исходя из расчета шесть пенсов в день на человека. Во время этого плавания все офицеры будут питаться наравне с простыми матросами. Нравится вам это или нет, ничего другого я вам предложить не могу.

— Да это же чистейшей воды пиратство! — воскликнул потрясенный Бедлстоун.

— Можете называть это как вам будет угодно, — устало ответил Мидоус.

Отступив на пару шагов, Бедлстоун затравленно огляделся, но не обнаружил ни в волнах, ни на небе ничего утешительного. Ближайший корабль находился нескольких кабельтовых от баржи, а мрачное выражение на застывшем лице Мидоуса не предвещало ничего хорошего. Каким бы мягким ни выглядел в глазах окружающих вынесенный ему приговор, было видно, что сам он казнил себя беспощадно. Он вполне справедливо считал свое будущее утраченным для дальнейшей морской карьеры, и вряд ли его могли испугать возможные обвинения в попытке бунта со стороны Бедлстоуна. Кроме того, его авторитет командира по-прежнему распространялся на офицеров «Пришпоренного». Как и он сам, они потеряли все свои пожитки во время гибели шлюпа и по закону считались с этого момента на половинном жаловании. Уже одно это делало их весьма опасными людьми при возникновении финансовых трений. Что же касается матросов, те, безусловно, готовы были без рассуждений выполнить любое распоряжение своих офицеров. А весь экипаж «Принцессы», не считая Бедлстоуна, состоял из его помощника, кока, четырех матросов и мальчишки-юнги. В случае столкновения шансы были не на стороне Бедлстоуна, и он сразу же это понял, хотя речь его по-прежнему звучала вызывающе.

— Мы еще вернемся к этому разговору в порту, Капитан Мидоус, — пообещал он с угрозой.

— То же самое относится и к капитану Хорнблоуэру. Он также будет питаться из расчета шесть пенсов в день, — безмятежно продолжал Мидоус, не обращая на угрозу решительно никакого внимания.

— Позвольте, но я уже уплатил три гинеи! — вмешался Хорнблоуэр.

— Вот и чудесно! — обрадованно воскликнул Мидоус. — Они пойдут в общий котел. Так… это будет… это будет сто двадцать шесть шестипенсовьпе порций, я правильно подсчитал, м-р Бедлстоун?

Условия обитания на «Принцессе» лучше всего можно было охарактеризовать одной фразой: невыносимая теснота. В крохотной каютке, где прежде висел только один гамак Хорнблоуэра, теперь размещались еще семь человек, каждый из которых мог занять пространство, не превышающее внутренность средних размеров гроба. К сожалению, небольшие промежутки между телами спящих офицеров все же были, и это вело к постоянным столкновениям вышеозначенных тел как между собой, так и с более твердыми деревянными панелями каюты. Эти соприкосновения происходили каждые несколько секунд из-за удивительной способности баржи раскачиваться одновременно в нескольких направлениях. Хорнблоуэр, по праву первого, благоразумно выбрал себе местечко в нижнем ярусе, где воздух был чуточку свежее, чем наверху. Над ним расположился Мидоус, справа повесил свой гамак Буш, а слева находилась стена. Когда «Принцессу» кренило в ее сторону, совокупная масса трех соседних тел с силой вдавливала Хорнблоуэра в неподатливое дерево. Когда же баржу бросало на другой борт, было слышно, как хрустят ребра бедняги Буша, сдавленные и справа и слева. Если же качка приобретала вертикальный характер, приходилось входить в соприкосновение с массивной тушей Мидоуса. Такой контакт усугублялся еще тем, что вследствие своего высокого роста тот поневоле находился в скрюченном положении, а его «кормовая часть» нависала в опасной близости от Хорнблоуэра.

Лежа без сна, Горацио, от нечего делать, вычислил, что при вертикальной качке каюта деформируется на несколько дюймов в высоту, тем самым увеличивая вероятность нежелательного контакта с верхним соседом. Об этом достаточно убедительно свидетельствовали скрежет и потрескивание составляющих обшивку каюты досок. Так и не сумев заснуть, Хорнблоуэр, в районе полуночи, с трудом выбрался из гамака, прополз на спине под нижним ярусом вдоль стенки и подобрался к дверному проему — свежий воздух сразу проник ему под сорочку.