Филип Пулман - Тигр в колодце

— Пока нет. — Он что-то нацарапал в блокноте. Потом оторвал листок, свернул его и написал имя Салли на обратной стороне. — Пожалуйста, передайте ей. Это очень важно. Спокойной ночи.

Он приподнял свою широкополую шляпу и удалился. Элли закрыла входную дверь.

Сара-Джейн с сомнением смотрела на записку.

— Думаешь, он говорит правду? — спросила Элли.

— Не знаю. Я ничего не знаю. Думаю, надо послать ее миссис Моллой… Но если Салли не там, как сказал полицейский, она все равно ее не получит.

— Наверное, лучше оставить здесь. Пока от нее не будет новостей.

Сара-Джейн кивнула. Она положила записку на полку в прихожей, а Элли вернулась на кухню.

Ночью Салли несколько раз просыпалась, потому что Харриет все время ворочалась, а кровать была довольно узкой. Один раз девочка даже закричала во сне, но Салли обняла ее, убаюкала, и та вскоре успокоилась.

Когда Салли решила, что уже пора вставать, она вылезла из-под одеяла, уставшая и разбитая, и пошла разжигать камин и ставить на огонь чайник. «Интересно, долго мы так протянем? — подумала она. — Нет, это только временно. Надо как можно быстрее найти место получше, тогда можно будет связаться с Сарой-Джейн и начать выяснять, что же скрывается за всеми этими приключениями».

Она заварила чай и пошла будить Харриет. За то короткое время, что ее не было в спальне, малышка описалась. Салли встала в нерешительности. Что в таких случаях делала Сара-Джейн? Она не могла вспомнить. И что же ей теперь следует делать?

Она сняла одеяла, чтобы не намочить их, и взяла ребенка на руки. Харриет начала сопротивляться — она не хотела вылезать из теплой постели, но Салли отнесла ее в гостиную, поставила перед камином, а сама начала убирать простыни. А теперь что? Надо бы ее вымыть, но можно ли оставлять девочку у открытого огня, пока она будет разогревать воду? Пусть это будет уроком: сначала разогрей воду, а уж потом буди Харриет. И чай заваривай попозже: к тому времени, как соберешься его пить, он уже остынет. А воду для чая можно было как раз использовать, чтобы вымыть девочку.

— Постой здесь, милая, — сказала Салли. — Мама пойдет принесет воды. И не подходи слишком близко к огню…

Взяв кувшин, она поспешила в ванную комнату. Та оказалась занята. Салли опять встала в полной нерешительности; тут открылась дверь рядом с ванной, и из нее вышел мужчина в пальто и котелке. Он уставился на Салли — она выбежала за водой прямо в ночной рубашке, но быстро отвел глаза и спустился вниз. Она покраснела от стыда. Вскоре дверь ванной открылась, и оттуда вышел еще один мужчина, тоже в верхней одежде. Он на секунду остановился, как и первый, будто желая что-то сказать, но лишь нахмурил брови и тоже спустился вниз, так и не проронив ни слова.

Салли стиснула зубы, быстро вошла в ванную, наполнила кувшин водой, согретой газовой горелкой, и вернулась к Харриет, плотно закрыв за собой дверь.

— Ну, Хэтти, сейчас мы тебя вымоем, — сказала она, наливая воду в таз.

— Нет, — ответила еще полусонная, с отметинами от подушки на лице Харриет, уткнувшись маме в бедро.

Салли сняла с нее мокрую ночную рубашку, обтерла дочь губкой, обернула одеялом, а сама начала искать чистую одежду. Но уезжали они в такой спешке, что она не положила в сумку чулки для Харриет.

— Ладно, наденешь вчерашние, — сказала она. — А сегодня купим еще. Думаю, маме тоже придется надеть вчерашние. Ну, давай вставай…

Она одела дочурку и тут заметила, что огонь в камине погас. И бумаги, чтобы развести его снова, больше не осталось.

— Да, Хэтти, тяжело нам с тобой придется, — сказала Салли, сажая дочь в кресло.

Девочка посмотрела на нее заспанными глазами, потом закрыла их, словно выражая свое презрение, и свернулась калачиком в кресле, пытаясь устроиться поудобнее на холодной кожаной обивке.

— Побудь пока здесь, — сказала Салли. — Мама оденется, а потом мы… Даже не знаю… Позавтракаем.

Простыней она вытерла клеенку на постели и оделась. Сейчас она пойдет вниз набрать воды, чтобы умыться, но ей больше не нужны эти встречи на лестнице, пока она в ночной рубашке. Как же все-таки здесь неудобно.

И не постираешь. Пока они не нашли местечка поспокойнее, где они смогут осесть на какое-то время и отдавать свои вещи в стирку, надо купить несколько пар чулок и нижнего белья для них обеих. После завтрака нужно составить список всего необходимого. И найти другое место.

Она оделась, принесла воду, разделась, вымылась, опять облачилась в одежду и тогда почувствовала себя немного лучше. Часы показывали уже восемь, и утро за окном было промозглым и туманным. До Салли доносились звуки оживленного Стрэнда, она поставила Харриет на подоконник, чтобы показать, что происходит на улице.

— Послушай! — сказала она. — Слышишь поезд?

Откуда-то из-за черной стены станции Чаринг-Кросс слышался свисток паровоза. Харриет вытянула руку с указательным пальцем.

— Томми!

Молочник возле своей тележки наливал молоко в два кувшина, принесенные чьей-то служанкой. Лошадь молочника смирно стояла рядом и лишь качала головой.

— Нет, это не Томми, просто похож на него, — согласилась Салли. — Это другой, здесь, в Чаринг-Кросс, свой молочник.

Из окна было видно много: парень, подметавший перекресток, продавец газет, множество кебов. Харриет больше нравились двухколесные экипажи, потому что они элегантно покачивались. Еще там стоял полицейский, большой и толстый, каким он и должен быть, что-то клевали два воробья и голубь, шла дама с черной подвижной собачонкой, глядя на которую Харриет рассмеялась. Потом мама с дочкой прижались лицом к стеклу и смогли прочитать рекламные объявления на бортах проезжающих омнибусов. По крайней мере, Харриет думала, что читает их: она смотрела на буквы и что-то бормотала, в то время как Салли отчетливо произносила написанные слова.

В полдевятого в дверь постучались, и вошла домовладелица с подносом, на котором были чай, тост, масло и мармелад. Харриет не совсем понимала, где они находятся и кто эта женщина, к тому же она не любила хмурых людей, поэтому тихонько сидела и наблюдала исподлобья, как Салли объясняется по поводу простыни и просит бумагу и дрова для камина.

Потом они ушли в спальню. Харриет взглянула на поднос. Тост был очень тоненьким. Она заинтересовалась, такой же он на вкус, как толстый тост, или нет. Когда мама с тетей вернулись, у мамы было злое лицо, а тетя несла мокрую простыню и ее лицо также выражало недовольство. Харриет подумала, что они злятся на нее, и испугалась.

Но потом женщина вышла, а мама подошла к ней и поцеловала, после чего они позавтракали тостом. На вкус он был совершенно обычным, но вот мармелад и молоко оказались другими.