Дэниел Джонс - Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию

В XIII веке главным трендом среди великих государств Европы стала консолидация. Людовик IX завершил труд, начатый его дедом Филиппом Августом, и распространил суверенитет Франции на земли от Фландрии до Тулузы. Западная Европа, в XII веке пребывавшая в аморфном, текучем состоянии, со скрипом принимала форму. Генриху пришлось смириться с переменами в мире, где корона Плантагенетов не была больше ни анжуйской, ни англо-нормандской, а только и исключительно английской. Парижский мир это подтвердил. Сицилийский провал продемонстрировал, что рассвет Плантагенетов – век, когда власть и родственные связи английских королей простирались от Шотландии до границ Утремера, – позади и вернуть его невозможно, ни финансово, ни политически. Английские горизонты сузились.

Парижский мир в каком-то смысле стал результатом фундаментального сдвига в природе монархии, прогрессировавшего на протяжении первых 43 лет правления Генриха. Теперь политическое сообщество Англии не просто оказывало на короля влияние, но активно определяло политическую повестку. Постоянные переиздания Великой хартии вольностей и Лесной хартии – в обмен на финансирование заморских войн – изменили пределы и порядок королевского правления, став основой для соглашения между короной и политическим сообществом – соглашения, определяющего, как именно должен править король. Настойчивое сопротивление баронов обреченным на неудачу, оторванным от реальности амбициям Генриха III ускоряло перемены, законодательно закрепленные в Оксфордских провизиях – итоговом документе их правового протеста. Провизии ясно дают понять, что некогда жесткая иерархическая конструкция монархии и знати на протяжении первой половины XIII века перестраивалась, превращаясь в своего рода партнерство. В рамках этого партнерства королевская власть вошла в структуру государственного управления – единого, но подчиняющегося все более безличным законам, которые политическое сообщество может при необходимости корректировать.

Современники характеризовали Генриха по-разному. Папа Александр IV в 1258 году прославлял его как Rex Christianissimus , самого христианского из королей. Но в веках осталась характеристика Данте: vir simplex – простак. Генрих изображал себя славным королем, но на самом деле он был слабым и безвольным; он тонко чувствовал искусство, но совершенно не разбирался в политике и не поспевал за быстро меняющимися временами.

Его одержимость прожектами – если не полностью бестолковыми, то определенно непосильными для такого короля – завела его прямиком в финансовый и политический тупик. В его окружении было множество талантливых личностей, но он упорно слушал худшие советы недостойных людей в неподходящее время. Ему не хватало ни здравого смысла, ни рассудительности, чтобы выбираться из бед, которые он сам на себя навлекал. В моменты кризиса «самый христианский из королей» обычно исчезал в одном из своих таинственных туров по святилищам. Выросший без отца, брошенный матерью, он был лишен возможности наблюдать, как правят другие короли, и всю жизнь им манипулировали. Генрих с самого начала был неподходящим кандидатом в короли – эта должность требует железной уверенности в себе и такой же самодисциплины.

И в то же время в определенных обстоятельствах, Генрих умел безукоризненно и с явным удовольствием разыграть на публике роль верховного жреца. Он чувствовал, как должна выглядеть королевская власть, хотя и не мог понять, как она работает. Золотые монеты, выпущенные им в один из тяжелейших периодов кризиса, отлично это иллюстрируют. Как средство платежа монеты были абсолютно бесполезны, зато несли на себе сияющее изображение Генриха в образе Эдуарда Исповедника – восходящего национального святого и воплощения древней английской монархии. С помощью этих монет Генрих мечтал поднять английскую корону до уровня императорской – в Священной Римской империи чеканили золотые августали. Генрих мыслил масштабно и создал культ королевского величия, отраженного в витражных окнах и настенных фризах, изумительно реконструированном Вестминстерском аббатстве и дворце, а также в бесчисленных королевских резиденциях, включая великолепно модернизированный дворец в Кларендоне близ Солсбери. С подачи Генриха Англия начала интересоваться собственной историей. Он был самым талантливым пропагандистом династии среди всех своих предков и потомков – в этом и заключается его самое ценное наследие.

Однако после 1259 года Генрих во всех смыслах отстал от жизни. Он был стар и сломлен, унижен и подавлен обстоятельствами. Пока де Монфор и бароны пытались править от имени короля, локус королевской власти постепенно, но неизбежно смещался от Генриха к его 20-летнему сыну, напористому, по-солдатски решительному лорду Эдуарду. Эдуарду не суждено было стать королем в ближайшие десять лет, но в нем, бесспорно, было будущее дома Плантагенетов, если на тот момент у этой блистательной семьи вообще было какое-то будущее.

14 мая 1264 года, как только рассвело, маленькая армия без лишнего шума заняла позицию на возвышенности у города Льюис, в Суссексе. Войско было небольшим, но решительно настроенным. Под покровом ночи они пробрались сквозь гущу леса, чтобы отстоять свою землю. Теперь же воины готовились к столкновению, совершенно нехарактерному для Средневековья: к встречному бою.

Войско состояло всего из пары сотен всадников; челяди и пеших солдат было в несколько раз больше. Пока солнце карабкалось на небо, они смотрели вниз, на врага, значительно превосходившего их числом. Перед ними, вдоль линии фронта, растянувшейся почти на милю, от приората Льюис до близлежащего замка, стояла королевская армия, в которую входила почти тысяча латников, вооруженных как для вторжения в Уэльс, а также многотысячная пехота. Командовали армией принцы королевской крови, пребывавшие в злобном и кровожадном расположении духа. Армия Плантагенетов была одержима желанием отомстить мятежникам, которые слишком долго сопротивлялись власти короля. Предложение о переговорах было отвергнуто: бунтовщикам сказали, что на мир они могут рассчитывать, только если явятся сразу с веревками на шее, готовые взойти на эшафот.

Маленькое войско мятежников возглавлял 56-летний Симон де Монфор, охромевший, с поломанной ногой – на поле боя его доставили на повозке. Со дня принятия Оксфордских провизий прошло шесть лет, но де Монфор и сейчас, даже страдая от травмы, не собирался мириться с королем. В пылу праведного политического негодования он повсюду разжигал антимонархические настроения. В 1262 году Генрих получил от папы буллу, освобождающую его от обязательства подчиняться Провизиям, и де Монфор на короткое время покинул королевство, только для того, чтобы, вернувшись в 1263 году, поднять восстание. Он возглавил коалицию баронов, убежденных, что война теперь – единственный способ заставить Генриха III править согласно замыслу 1258 года. Де Монфор окружил себя молодыми аристократами, восторгавшимися его военной славой, пылкой набожностью и неустанными выступлениями против короля, которого враждебные авторы называли порочным, распущенным и несущим королевству погибель.