Ольга Елисеева - Париж слезам не верит [litres]

– Мадемуазель Жеребцова ездит в дом Волконских? – поразился Арсений. Он недаром искал Толстую! Правда, выспросил у нее совсем не то, на что рассчитывал, ну да не беда. – Часто?

– Я служу у них привратником? – фыркнула Груша. – Говорю то, что все говорят.

– Жаль, нельзя узнать, когда эта крошка бывала у княгини в последнее время, – протянул генерал.

Толстая задумалась, наморщила носик, покусала губку и при смене фигур вдруг заявила:

– А это вовсе не трудно!

Арсений весь обратился в слух.

– Ее светлость, как вы, должно быть, заметили, немного… того. Иной раз себя не помнит. Так вот, доктор ей посоветовал все записывать. Для концентрации памяти. Вести дневник по числам. Иметь особую тетрадь, где помечать, что она куда положила, кто ей что подарил. А то бедняжка видит вещь и не знает, откуда взялась. Вздумает кому-нибудь презентовать, ан уже дареное…

– Груша, что ты хочешь предложить? – поторопил даму Закревский.

– Что по этой тетради можно узнать, когда у Волконской была Лидия. Ее светлость и визитеров записывает. А коль скоро она очень высокопоставленная дама, то такие календари скоро у всех тут войдут в моду.

Арсений призадумался. Знакомство с записями княгини было делом соблазнительным. Но он сразу отмел возможность получить их через Петрохана. Почтет вмешательством в дела семьи – и будет прав. Генерал не хотел заранее причинять князю боль. Изобличить Жеребцову пока нечем. Прийти с голыми подозрениями относительно жены и любовницы – оскорбить хуже некуда. И так человеку тошно.

Значит, предстояло действовать через слуг. Грустная насмешка судьбы крылась в том, что иных денег на «тайную операцию», кроме врученных Петроханом, у Закревского не было. Следовательно, придется подкупать холопов Волконского на его же рубли.

Париж

Если вашего коня зовут Копенгаген, он датской породы и ему перевалило за второй десяток, вы в праве рассчитывать на его спокойный нрав. Веллингтон всегда был уверен в рыжем. Это красивое флегматичное животное досталось ему в 1807 году во время датской войны. С тех пор они не расставались. Жеребец был смирный, не боялся корабельной качки, не кусался, не лягался, обладал удивительной выносливостью – это выяснилось уже в Испании – и ел, что давали. Воюя в Пиренеях, Артур сам вышелушивал для него зерна из колосьев и делился своей порцией. Ему казалось, что конь понимает и благодарен хозяину.

Назвать жеребца в честь побежденной столицы датчан Уэсли придумал сам – это была самая удачная его шутка. Впрочем, как и война, не занявшая трех дней. Нельзя позволять Бонапарту иметь базу на Балтике, а потомки викингов подписали с ним союз. Трусы! За это генерал Уэсли, победитель индусов, отнял у них столицу. И коня. Самого лучшего в мире.

Сейчас старина Копенгаген рысью бегал по кругу. Берейтор держал его на длинном поводе и старался не подстегивать, позволяя жеребцу самому выбирать скорость бега. Окна герцогского будуара глядели как раз на вольт, и Веллингтон время от времени бросал на улицу рассеянный взгляд. Ему хотелось самому подержать коня на поводе, герцогу чудилось, будто жокей слишком дергает и натягивает ремень…

Не тут-то было. Их сиятельство вздумали стричь. И не просто стричь, а стричь по-новому, чтобы от наполеоновской челки не осталось и следа. Когда тебе за сорок, модная прическа раздражает. Он не мальчик! Могли бы уважать его вкус! Однако и дипломаты британской миссии, и адъютанты, и даже регент в личном письме усердно намекали на необходимость избавиться от проклятой пряди на лбу. Что скажут люди, видя, как победитель Бонапарта подражает его облику? Никому Артур не подражал! Просто волосы у него росли прямо, из них нельзя было сделать ни кок, ни хохолок. Или ему прикажут в походе завиваться щипцами!

Сидя перед высоченным зеркалом, замотанный от шеи до пят с белую простыню, Веллингтон ненавидел себя. Как привидение, ей-богу! А куафер вдохновенно вытворял на его голове уже четвертый вариант coup de vent [15] Штормовой ветер ( фр .). .

– Может быть, вам отрастить бакенбарды? – предложил он.

На этом терпение Артура иссякло.

– Ну, все! – рявкнул герцог. – Довольно! Я всегда брил щеки гладко и не собираюсь…

В этот момент с улицы раздался хлопок. Довольно сильный, чтобы от него распахнулись ставни, а по стеклу побежала длинная трещина. Белая накидка на Артуре взметнулась, смахнув ему в лицо пряди остриженных волос. В следующую секунду он кинулся к окну и до половины высунулся наружу, разглядывая круг. Комья земли, поднятые взрывом. Колышущаяся в воздухе пыль. Жалобное ржание из-за непроницаемой завесы дыма. Герцога удивило, что он не слышит голоса жокея.

– Мак Кормик! – окликнул командующий. – Уилл! Что там с лошадью?

Когда полотно пыли осело, Артур увидел, что Копенгаген носится по кругу. А берейтор лежит на боку у стены конюшни, куда его, вероятно, отбросило волной, и не шевелится. Люди прилипли к окнам первого этажа, но боялись выходить на улицу. Вдруг последует второй взрыв? Сорвав с себя простыню, его светлость бросился вниз и, грозным рыком отогнав пытавшихся было преградить ему путь офицеров, выскочил на задний двор. Трусы! Бестолочи! Дармоеды! Опять все проворонили!

– Мак Кормик! Мак Кормик! Вы живы, черт вас дери?

Герцог уже знал, что жокей мертв, и ругань неуместна, но не мог сдержаться. Он наклонился над телом несчастного. Голова начисто отсутствовала. Под спиной растеклась громадная лужа крови, черная на земле. Копенгаген ржал и дико косил глазами.

– Ну, мальчик, ну, тихо, тебе ли бояться? Иди сюда. – Артур сначала пошел, потом побежал за жеребцом, который, казалось, никак не мог остановиться. Все перебирал ногами и шарахался от хозяина. – Стыдно, старина, – укорял его герцог. – А помнишь, как стреляли при Буссако? А сколько дряни взрывалось под Витториа?

Конь только кидал головой и тревожно ржал. А потом загнанный к углу конюшни, начал пятиться задом.

– Да что с тобой, в самом деле?! – рассердился герцог. – Хватит! Посмотри на себя! И какого ты, собственно, цвета?

Только сейчас Веллингтон хорошенько разглядел лошадь. Копенгаген был грязно… белым. Противного из-за земли оттенка, со множеством мелких рыжих пятнышек, изобличавших его прежнюю масть и, как веснушки, покрывавших бока.

– Что с моим жеребцом?!

Солдаты уже появились во дворе. Красные мундиры замелькали на фоне серых стен. Они подняли и унесли тело Мак Кормика. Двое берейторов попытались помочь герцогу поймать коня. Но глупая скотина не давалась в руки, перекусала обоих и даже ухитрилась лягнуть хозяина. Артур отлетел фута на три, несколько минут наблюдал теплое парижское небо, потом встал и велел всем уйти с круга. Пусть эта тварь набегается и устанет. Через час Копенгаген все же подпустил Веллингтона к себе, он поостыл, одумался и виновато тыкался мордой герцогу в плечо.