Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

Об «Архипелаге возвращённых людей» сам автор говорил: «Книга родилась из путешествия на байдарке по озёрам Вармии и Мазур». Картины природы органически вошли в книгу и наполнили лучшие её страницы тонким поэтическим очарованием. В «Лесном море» природа дальневосточных джунглей является не только фоном, на котором живут и действуют герои книги, она как бы сама становится одним из этих главных героев. Недаром в этом романе деревья так часто кажутся живыми, а о человеке может быть сказано, что он «ждал долго, неподвижный, как ствол дерева».

Капли прекратившегося дождя, продолжающие падать с деревьев на лесной мох и папоротники, одуряющий аромат мокрой черёмухи, олень, который обгрызает кусты, «лакомясь липкими почками и нежными бархатистыми лепестками распустившихся цветов», — это атмосфера, в которую мы входим с первой же страницы романа.

Лесное море оживает сразу, наполняется своей незамирающей жизнью, но описание этой жизни не становится самоцелью, писатель не превращается в популяризатора-натуралиста; в напряжённой жизни леса он показывает куда более сложную людскую жизнь. Так же сразу, с первым ударом тугой пружины, начинает разворачиваться искусно построенный и вместе с тем совершенно реальный сюжет, почерпнутый из действительности, как и сюжеты всех предыдущих книг Игоря Неверли.

И так же, как в предыдущих книгах, внимание писателя больше всего привлекает формирование чистого и отважного человеческого характера. В дебрях шугаев по воле трагического стечения обстоятельств начинает свою сознательную жизнь Виктор Януш Доманевский, только что успевший окончить харбинскую польскую гимназию имени Генрика Сенкевича. Университетом его становится лесное море. Здесь подросток превращается в настоящего человека. Это происходит отнюдь не в условиях традиционной робинзонады, а в обстоятельствах жестокой борьбы человеческих страстей, ибо в шугаи неотвратимо проникают живые отголоски всех сложных событий, разворачивающихся на берегах лесного моря: победоносной революции в России, гражданской войны в Китае, ожесточённого сопротивления китайского народа японским захватчикам.

В зелёном шуме шугаев Виктор встречается с опустившимся русским эмигрантом, который некогда мечтал «перевернуть мир», а кончил тем, что стал для собственного пропитания воровать дичь из чужих охотничьих капканов, декламируя при случае обрывки блоковских стихов. И здесь же Виктор узнал русского коммуниста, который стал для него образцом самоотверженного служения самым высоким идеалам. Лесное море подарило Виктору его первую любовь, и оно же отобрало у него любимую, как прежде отняло у него мать. В лесном море подстерегают Виктора смертельные опасности, и борьба с ними воспитывает в юноше мужество и прямоту.

Выросший вдалеке от своей родины, знающий Польшу и Варшаву лишь по рассказам старших, по книгам и отрывочным кадрам случайно увиденных кинохроник, Виктор, так же как и большинство его харбинских школьных друзей, несёт в сердце горячую любовь к земле отцов. Все испытания, через которые он проходит, все подвиги, какие он совершает, связав свою жизнь с борьбой китайских патриотов против японского милитаризма, сплавлены у него с ясным сознанием того, что всё это делается и ради оккупированной гитлеровцами отчизны. В героических страницах трудно начавшейся жизни Виктора находит воплощение прекрасный девиз «За вашу и нашу свободу!», проходящий через всю историю польского освободительного движения. Этот девиз приводил польских юношей многих поколений и к декабристам, и на баррикады Европы 1848 года, и в ряды сражающихся гарибальдийцев. Он объединял их с русскими революционерами в освободительной борьбе и звучал над телами погибших на плато Гвадаррамы и в Сомосьере. Высокое понимание интернациональной солидарности борцов за прекрасное будущее — одно из самых главных достоинств романа Игоря Неверли.

Однако есть в этом романе, на мой взгляд, и такие страницы, где автор изменяет себе и утрачивает достоверность, поддаваясь искушению занимательности в ущерб правде истории. Это сказывается, например, в таких частностях, как рассказ об инсценированном «явлении духов», затеянном партизанами ради того только, чтобы толкнуть Алсуфьева на поступки, которые будут полезны для выполнения некоторых планов Среброголового и Багорного. Вся эта история чересчур усложнена, запутана и маловероятна. Анахронистичен рассказ о трагической гибели Среброголового. Подобная история с крупнейшим партизанским вожаком, руководящим активными боевыми действиями, никак не могла бы разыграться в описываемое автором время. Чересчур туманна и роль Багорного в этой истории. Туманна и весьма приблизительна, впрочем, и вся биография Багорного, едва вырисовывающаяся из беглых намёков. А слабодушное поведение его в последней части романа, после неудачного приземления на парашюте в партизанском районе лесного моря, слишком резко противоречит всему, что было рассказано нам про Багорного прежде.

Вероятно, все эти частные небрежности и просчёты проистекают из всецело владеющего автором стремления выделить своего главного героя, сосредоточить всё внимание читателя на перипетиях судьбы Виктора Доманевского.

Наблюдая первые шаги Виктора в лесном море, мы вместе с ним становимся свидетелями схватки между барсуком и тигрёнком. Конечно, силы чересчур неравны, и барсук обречён. Но перед своей гибелью он успевает отгрызть хвост у тигрёнка. Меченный этой приметой взрослеющий тигр не однажды появится впоследствии перед нами на таёжных тропах. Из него вырастает гроза лесного моря — «великий владыка», как называют его охотники. И вскоре мы поймём, что этот тигр, то и дело пересекающий пути, по которым проходит Виктор, становится как бы символом возмужания и непобедимости самого героя. Но такой символ, непременно вяжущийся с образом одинокого «сверхгероя», жестоко спорит с основным замыслом автора. Ведь Неверли задумывал своего героя вовсе не как «великого владыку». Привлекательность его книги в том и состоит, что формирование героического характера обусловлено в ней не победой одиночки над дикой суровостью враждебных шугаев. Напротив, лесное море оказывается средоточием множества сильных и благородных человеческих характеров, взаимодействующих друг с другом и сообща оказывающих своё влияние на Виктора. Все они как бы сплавляются в его формирующемся облике. Мы понимаем, что в этот сплав вошла и спокойная мудрость Среброголового, и непоколебимое мужество Багорного вместе с его решимостью и ясностью замыслов, и великая вера, присущая Ашихэ, и её самоотречённая преданность, и щедрое жизнелюбие доктора Ценгло, и страстная до безрассудства порывистость его дочери, и высокое благородство Третьего Ю.