Владимир Видеманн - Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты

— Доброе утро, Леша дома?

— Леша только что ушел в парикмахерскую.

— Что, решил постричься? — язвительно спрашиваю я, помня о Лешином роскошном хайре ниже плеч.

— Ну да, и себя постричь, и детей…

— Детей?

Дама объяснила, как можно найти Лешу в парикмахерской. Мы двинули туда. Однако никто из сидевших там клиентов не был похож на Лео. По пути назад я понял, что, возможно, мы просто перепутали номера дома и квартиры и зашли совсем не к тому Леше. Решил проверить. Идем до дома номер 50, там — двадцать пятая квартира.

— Леша? Лео! А мы к тебе на праздники! Из Таллина. Привет от Пузыря…

Наш друг жил в комнате коммуналки вместе с бабушкой, обитавшей за шкафом. Бабушке было за 80 лет, она некогда окончила Смольный институт, пережила революцию и рассказывала, как ее чуть не изнасиловал на улице вооруженный пьяный матрос. При этом я вспоминал свою бабушку, Людмилу Иосифовну Штейнбест, которая тоже была свидетельницей революционных событий — но с противоположной стороны: она, молодая дама из вполне буржуазной семьи, вступила в РКП(б), примкнула к Эстляндской трудовой коммуне, филиал которой находился в Петрограде на улице Рылеева, участвовала в Гражданской войне в составе штаба военной разведки при главном военморе товарище Троцком. В Лешиной комнате на белой стене между двумя окнами висело резное барочное зеркало с ангелочком, в которое его бабушка смотрелась всю жизнь. Теперь под ним лежали мы с Маркой…

На следующий день Лео познакомил нас со своими друзьями: Йезусом, жившим рядом с «Чернышевской», на Салтыкова-Щедрина, и Женей Кричманом с 15-й линии Васильевского острова. У Жени в петлицу голубой джинсовой куртки было вдето красное «сопротивление» — резистор, простая радиодеталь. Такие же «сопротивления» были у Лео с Йезусом, и мы с Маркой тоже получили по штуке. Потом мы присоединились к команде «Сонгми», в которой Йезус был ударником, и отправились на схак [12] От англ. shake – буквально: тряска, название популярного танца – шумное, активное мероприятие, гулянка ( сленг ). в каком-то сельском клубе под Питером — правда, публика туда накатила вполне городская и в большом количестве.

Йезус мне сказал, что этим именем его зовут только близкие друзья. А так для всех остальных он просто Ник. На Иисуса он в самом деле был похож: худой, с тонким лицом и длинными патлами до плеч. Однако, в отличие от галилейского пророка, он носил на кончике носа круглые очки под Джона Леннона. Его комната на Щедрина была заставлена полками с рок-альбомами и магнитофонными бобинами; окно наглухо завешано какими-то пестрыми тканями. Так что внутри этого пространства гость ощущал себя как в некоем психоделическом чилауте, совершенно отключаясь от внешней среды, — этакая «желтая субмарина» в океане советской действительности.

Однажды я встретил в «Песочнице» школьного приятеля из параллельного класса Рому-меломана. Увидев меня, он расплылся в улыбке:

— Вау, привет, Кест! — Такая у меня была кличка. — Как дела, старик?

Мы практически не виделись с тех пор, как я захипповал, а Рома доучивался в средней школе. Хипповый образ жизни давал невероятное ощущение свободы, контркультура «детей цветов» сплачивала асоциальных индивидуалистов в своеобразную корпорацию добровольной взаимопомощи: всё free, даже love.

Очень быстро разговор перешел к формам молодежного протеста против режима, который нужно было как-то манифестировать. Понятное дело, что лобовое антисоветское выступление в духе демонстрации за свободу рок-н-ролла пройти не могло. Тем более уже был известен печальный опыт московских событий 1 июня. А что, если организовать некий протест против нарушения прав человека на Западе? Тут вроде бы и тема благодарная, и себя во всей красе показать можно, и насчет последствий не шибко беспокоиться… Я подал идею протестовать против оккупации Северной Ирландии британскими войсками под фонограмму песни Пола Маккартни «Отдайте Ирландию ирландцам»:

Это был тогда известный хит, только что записанный эксбитлом по поводу начала ольстерских событий. Общий сюжет манифестации был такой: одновременно выйти несколькими группами из прилегающих закоулков на Ратушную площадь в центре Старого города, включить на полную мощность переносной магнитофон с записью песни, подхватить куплет вживую и демонстративно спалить британский флаг. После чего, пока не успели нагрянуть менты и службисты, рассеяться в средневековых лабиринтах, заранее согласовав пути отступления, дабы не создавать толчеи. В сущности, на всю акцию хватило бы буквально пары минут — времени звучания песни, но поскольку сама площадь — место весьма туристическое, то был большой шанс засветиться в глазах иностранных наблюдателей. Да и согражданам не мешало бы показать актуальный профиль прогрессивной молодежной культуры.

Я в самом деле загорелся этой идеей и начал понемногу агитировать народ. Вроде как все срасталось. Даже конкретные дата и время были назначены. Оставалось лишь где-нибудь достать или самостоятельно воспроизвести британский флаг. И тут, где-то за неделю до оговоренного срока, Куня мне сообщает, что его вызывали в гэбэшку и требовали разъяснений по поводу планируемого перформанса. Типа: «Кто, где, когда будет жечь „Юнион Джек“?» Понятное дело, он отмазался: мол, впервые слышу, но суть-то проблемы в том, что спецслужбам уже все известно! А значит, нас будут заранее поджидать «на том же месте, в тот же час». А главное — откуда они узнали? Неужто в «Песочнице» кто-то стучит?

Это было неприятное открытие. Но кто нас сдал? И вообще, что делать-то? Так просто свернуть мероприятие — как-то уж совсем кисло. Я сообщил предупрежденному Куней народу, что акция по сжиганию флага все равно состоится в означенные сроки, но не на Ратушной площади, а по соседству — в кафе «Пегас», где тогда собирались местные богемщики и залетные неформалы. В день икс в «Пегасе», как обычно, тусовалось около дюжины наших. Я присел за столик, достал из кармана трамвайный талон с нарисованным на нем «Юнион Джеком» и, подпалив папиросу, поднес спичку к символу британского империализма. Флажок вспыхнул, и в считаные секунды от него осталась лишь кучка пепла в пепельнице на столе. Правда, перформанс прошел без песни, но зато с джойнтом как символом истинной свободы мысли.

Конечно, интересно было бы узнать, откуда менты получили информацию о демонстрации. Возможно, кто-то из «Песочницы» просто сболтнул по неосторожности не тем знакомым. Однако призрак протестной демонстрации уже реял над Прибалтикой…

14 мая 1972 года в одном из городских парков Каунаса в знак протеста против оккупации Литвы советским режимом совершил самосожжение молодой диссидент по имени Ромас Каланта. После этого люди вышли на улицы, стали наезжать на ментов и уничтожать советскую символику, взвились национальные триколоры, зазвучали гимны времен независимости. Власти ввели в город усиленные наряды милиции и десантников, которые бросились хватать и мочить национал-революционеров. Практически за день основные очаги общественного сопротивления были подавлены. Потом начались репрессии. Милиция и спецслужбы организовали поголовную фильтрацию всех альтернативных тусовок в республике.