Юрген Ангер - Шварце муттер

Доктор снял с полки черно-алую «коломбину», и де Тремуй тут же свистом подозвал казачка – тот мгновенно вынырнул из-за манекенов.

- Отнеси эту ряшку нашему Ла Брюсу, - велел хозяин гардеробной, - Он в своем театре, за сценой, наверняка одну ее и ждет.

Казачок цапнул маску и убежал – со скоростью хорошей гончей.

- Как ты их – выдрессировал, - восхитился Яков, - Был – и нет. Неужели придворные еще не ломятся к тебе за нарядами – перед маскарадом?

- Как же, - усмехнулся Тремуй, - Отсовещаются с ее величеством – и попрет народ, кто за чулками, кто за сбруей…Сейчас совет, с министрами, с канцлерами – им попросту некогда, все сидят в приемной и подслушивают.

- Я видел, как Остермана грузили из кареты, - вспомнил Яков, - Кажется, он при смерти – в таких очках и с такою муфтой…

- Горбатого лепит, - развеселился виконт, - Эдак и я умею. Остерман не переносит Ягужинского, и готов разыграть хоть чуму – лишь бы не заседать с ним в одной комнате. Но, видишь, он не хочет – а его берут и несут, даже кресло ему сделали – на колесах. Очень нужный империи человек – вице-канцлер, без него империи никуда. Мне тоже нужен совет – от тебя, доктор, ты же говорил мне, что ты еще и алхимик.

- Более или менее, - пожал плечами Яков.

- Пойдем за мною, в закуточек – дашь мне алхимический совет, - и виконт повлек Якова за собой, мимо распялок с плащами и болваних, одетых в «робе де парад».

В закуте стоял резкий запах и высился таз с темной жидкостью.

- Царская водка! – догадался доктор, - Ты что ж, выжигаешь золото из вверенных тебе шляп?

- И не только из них – есть еще жилеты и перевязи, - похвастался Тремуй, - Взгляни, профессор – все ли у меня в порядке? Один парнишка собрал мне эту лабораторию, да только третьего дня повесили его, а сам я в алхимии ни уха, ни рыла не смыслю. Глянь, нет ли где прокола какого?

Ван Геделе оглядел реактивы на полках, ванночку с царской водкой, спиртовку и тигель.

- Так вот во что ты предлагал мне сыграть, - догадался доктор, - И не боишься, Виконт, что поймают тебя однажды – за этим делом?

- На входе еще один казачок – на шухере, - пояснил Тремуй, - Эти два мальчишки – сироты, я им заместо папаши. Преемничков выращиваю – на свое место.

- Сразу двух?

- Так им бы обоим – еще дожить, - вздохнул Виконт.

- Хорошо, я покажу тебе – как выжечь золото, смотри и запоминай. Может, выйдет и не совсем так, как у твоего парнишки – алхимия штука капризная, каждый ей по-своему поклоняется.

- Уж разберусь, - Тремуй, как фокусник, внезапно вытащил откуда-то пыльную шляпу, мерцавшую золотыми позументами, и протянул доктору, - Прошу, маэстро.

Виконт смотрел очень внимательно – пока Яков выжигал золото из шляпы, смотрел так, как будто вбирал в себя все алхимические манипуляции, жест за жестом. И когда на дне тигля показались шарики золота – совсем немного – проговорил задумчиво:

- Это как свинью стричь – визгу много, а толку мало…

- Шухер! – в закуток влетел красный, заполошный казачок, - Двое явились! Стоят на входе, жалами водят…

- Так иди встречай, - Тремуй торопливо задул спиртовку, накрыл крышкой таз с кислотой, - А нас тут нет.

Мальчишка убежал, и Виконт притворил и без того незаметную дверь, но оставил щель и приник к ней – смотреть, кто же пришел.

- Если открыть – вонь пойдет, - пояснил он, - а так проветрится – и я к ним выгляну. Если оно того стоит. А ты сиди.

Яков так же подобрался к приоткрытой двери, сел на корточки и посмотрел – ему ведь тоже до смерти было интересно.

Они осторожно пробирались по узкому коридору среди шляпных коробок, и манекенов, и одежных распялок, порой отводя от себя расшитые полотнища – словно ветви в лесу. Обер-гофмаршала Яков признал без труда – еще бы, такое золотое солнце. А второй, каштаново-серебристый, такой же изящный и хрупкий, как Левенвольд, но темный – лунный его двойник. Тремуй шепотом подсказал:

- Остерман…ну надо же…

- Он разве может ходить?

- Как видишь.

Серебристо-каштановый Остерман свои зеленые очки держал в руке, играл ими. Он оглядел гардеробную, близоруко прищурясь, и позвал:

- Анри!

- Господин Мордашов болеет, - тут же вынырнул из-под расшитых подолов ушлый казачок, - За него месье Тремуй.

- Так сбегай, поищи Тремуя, - Левенвольд шлепком направил мальчишку – к двери, - Иди-иди, погуляй. Мы все выберем сами.

Яков из своего укрытия с интересом наблюдал за этой парой. Остермана он прежде не видел (и в коляске – толком не разглядел), но по рассказам представлял себе – старикашкой, болезненной развалиной. Дядюшка сделал дурную рекламу, расписывая ипохондрию вице-канцлера и бесконечные воображаемые его недуги. Живой Остерман оказался относительно молод, двигался легко, пусть и не пританцовывал в дюйме от пола, как его спутник, и по всему видно было – ему вовсе не чужды лукавство и склонность к мистификациям.

- Кто такой Тремуй? – спросил он обер-гофмаршала, и тот лишь поморщился.

- Доппельгангер, второй такой же, из оранжереи. Они вечно сидели рядом на стульях и мотали пряжу, как мойры. Такой же старый пьяница – наверняка сладко спит сейчас среди этих шляп.

- Мы не станем говорить о политике, - Остерман встал в кругу из пяти царских робронов, и эти слова произнес как будто нарочно, для спящего где-то гардеробщика. Левенвольд ходил возле него кругами, словно золотая лиса.

- Потому, что я ноль в политике, пусто-пусто, - добавил он весело, - Я всего лишь дурак дворецкий.

- Чего же ты хочешь, дурак дворецкий? – Остерман остановил его, удержал возле себя.

- Спаси меня, Хайни, - тихо попросил Левенвольд, - Ты же самый умный. Придумай для меня какую-нибудь комбинацию, как в шахматах. Я не хочу жениться.

- Если говорить о шахматах – у тебя цугванг, Рене, - ласково отозвался его собеседник, - И ты сам и загнал себя в него, собственной беспечностью.

- Но и тесть мой меня не хочет, - вкрадчиво проворковал Левенвольд, - Он готов простить мне все долги, что я наделал под приданое – лишь бы развязаться. Я два месяца втаптывал в грязь свою репутацию в бардаках и в игорных домах, и добился – он согласен на все условия, лишь бы иметь возможность отказаться от меня. Там есть уже другой жених, русский, и папаша желают его всем сердцем. Только Барбаренька все хочет – меня, но и это ненадолго…

- Ты же знаешь, Рене, что проблема твоя совсем не в Черкасских, - почти прошептал Остерман, - Хоть передо мною не притворяйся глупее, чем ты есть. Твои многочисленные несчастья – дают показания в казематах «Бедности», на полицейских допросах. Это проклятое дело, которому нет конца…

- Дело о ребенке… - прошелестел Левенвольд, и вице-канцлер тут же прижал палец к его губам:

- Тише. Вот это – уже политика. Муттер лишь попыталась защитить и себя, и тебя – от этих слухов. А ты брыкаешься, как козленок – не хочу жениться. Да женись ты хоть на ком, если не хочешь Варвару – попросту для того, чтобы прекратить сплетни, которые ползут и ползут, как лавина. Муттер страдает от них, не ты. Если ты виновник, кто, по-твоему, должен расплачиваться? Только ты сам, Рене.