Александр Бушков - Русский Шерлок Холмс [История русской полиции] [litres]

Всевозможные орудия пожарных – с момента появления их в XVIII веке. Образцы самодельных ручных бомб. Рулетки, конфискованные в игорных притонах. Обширная подборка газетных вырезок о деятельности Петербургской сыскной полиции. И, наконец, в отдельной застекленной витрине – замшевая перчатка и серебряная доска с выгравированной надписью: «Перчатка бывшего подпоручика – ныне подполковника, пристава СПб столичной полиции П. Л. Вильчевского, обагренная священной кровью Императора Александра II во время катастрофы на Екатерининском канале 1 марта 1881 года».

Сохранилось лишь несколько фотографий тех или иных экспозиций, по которым можно судить, сколь интересным и богатым на разнообразнейшие экспонаты был музей.

Ничего не осталось. Как и многие полицейские участки и части, в дни Февраля музей был разгромлен и сожжен «возмущенным народом», наверняка состоявшим большей частью из уголовников, стремившихся уничтожить все следы своей деятельности.

А теперь перейдем к подробному рассказу о самом знаменитом сыщике-профессионале российской полиции, работавшем в XX столетии…

Так (и с полным на то основанием) в дореволюционной России называли Аркадия Францевича Кошко – человека, требующего отдельного рассказа о нем, и подробного.

Кошко родился в 1867 году в небольшом имении отца, в Минской губернии (отец служил в гражданском суде, но выше коллежского секретаря, то есть штатского поручика, так и не поднялся). Сначала молодой Аркадий решил избрать военную карьеру и, закончив в 1888 году Казанское пехотное училище, получил назначение в расквартированный в Симбирске армейский пехотный полк. И через пару-тройку лет окончательно понял, что жизнь не заладилась…

Называя вещи своими именами, Симбирск был жуткой дырой. Классическое провинциальное захолустье. Площадь губернии составляла всего-то 6000 квадратных верст, то есть в длину примерно сто километров, а в ширину шестьдесят. Иные современные сибирские и дальневосточные районы побольше будут, да и в описываемые времена губерния на фоне некоторых других выглядела сущей фитюлькой. Населения в ней насчитывалось 257 тысяч человек, из них 47 тысяч приходилось на Симбирск (причем это данные 1913 года, а двадцать пять лет назад, когда туда приехал Кошко, народу наверняка жило, что в губернии, что в ее «стольном граде», гораздо меньше). Купцы торговали зерном, поташом, шерстью и фруктами. Имелось, правда, аж двести «промышленных заводов», как их пышно именует один из старых энциклопедических словарей, но если учесть, что общая численность работавших на них составляла всего 1300 человек, и поделить эту цифру на количество заводов, получаются никакие не «заводы», а мелкие мастерские…

Самое занятное: на улицах Симбирска Кошко вполне мог встретить (равнодушно с ними разминувшись) и Ленина, и Керенского. Оба к тому времени уже учились в университетах, но в Симбирске все же появлялись.

(Забавно, но мне не раз приходила в голову мысль: а что, если и Ленин, и Керенский подались в революционеры еще и от скуки?)

Со временем Кошко всерьез стал задумываться: не пора ли избрать другую профессию? Ни малейших перспектив карьерного роста у молодого офицера не было. Немало подобных ему несчастливцев, получивших назначение в глухую провинцию, в рядовые армейские полки, ко времени выхода в отставку по причине пожилого возраста не поднимались выше поручика и командира роты.

Так уж сложилось, что Кошко с детства зачитывался детективами, переводными иностранными и русскими. Иногда и такое занятие у многих остается лишь хобби, но порой влияет на выбор жизненного пути.

То же самое случилось и с Кошко: подав в начале 1894 года в отставку, он поступил рядовым инспектором в рижскую полицию. Правда, сначала пришлось преодолеть долгие уговоры пришедшей в форменный ужас семьи: офицер добровольно поступает в низшие полицейские чины, что за шок!

Подобно своим предшественникам, пришедшим в сыск из самых разных мест (вспомним хотя бы Шерстобитова и Путилина), Кошко нашел себя именно в сыскном деле. Уже в 1900 году он был назначен начальником рижского сыскного отделения. В Риге была своя специфика: самое пестрое по национальному составу население с преобладанием латышей и немцев. А потому, как писал впоследствии сам Кошко в своих интереснейших «Очерках уголовного мира царской России», «в борьбе с преступностью приходилось учитывать и их психологию, весьма своеобразную и мало схожую с русской». Кошко справлялся хорошо и раскрыл немало серьезных дел: изловил серьезную банду убийц и грабителей Озолиньша, разоблачил самозванца, афериста, выдававшего себя за «испанского графа Рокетти де ля Рокка», и Ракова, считавшегося в Риге «королем карточных шулеров».

В 1905 году Кошко пришлось Ригу покинуть из-за беспокойства за свою семью: баррикадных боев в Риге не было, но разгул революционных боевиков самых разных партий воцарился нешуточный. И поступила точная информация, что немало уголовников собираются с Кошко под шумок поквитаться. Опасения были вовсе не беспочвенными: во время московских уличных боев у себя на квартире, на глазах семьи был убит заместитель начальника сыскной полиции Войлошников – то ли революционные боевики его застрелили, то ли воспользовавшиеся ситуацией уголовники…

Около двух лет Кошко прослужил на довольно скучной должности, имевшей мало общего с сыскным делом, – заместителем начальника полиции Царского Села. В 1908 году его судьба вновь совершает резкий поворот… Конечно, скорее всего по его просьбе, он был переведен на должность заместителя начальника Санкт-Петербургской сыскной полиции, но прослужил там недолго – получил новое назначение.

Московская сыскная полиция переживала тогда самые скверные, неприглядные времена в своей истории. Ставший ее начальником зимой 1906 года Моисеенко (между прочим, выпускник Московского университета) был субъектом совершенно аморальным, занятым в первую очередь заботами о собственном благосостоянии. Был прямо-таки патологическим любителем не только карточной игры, но и тотализатора на скачках. «Скаковых и беговых» дней на московских ипподромах насчитывалось более полутора сотен в году – и Моисеенко не пропускал ни одного, торча на трибунах по шесть-восемь часов. Ну а вечерами (порой до утра) дулся в картишки в клубах.

Естественно, такие забавы требовали немалых денег. А потому Моисеенко на всю катушку использовал «сделки с совестью» (правда, говорить о совести применительно к Моисеенко не приходится). Драл, как говорится, с живого и с мертвого, за хорошие деньги мог и замять любое уголовное дело и на многое закрыть глаза. Тем более что в Москве тогда процветала «рейнботовщина», и опасаться начальства, в общем, не приходилось.