Наталия Сотникова - Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

Прибыв 22 ноября в Портсмут без звуков фанфар и пушечных залпов, герцог получил исполненное любви письмо от своей жены, которая уже все простила ему. Это было единственным слабым противовесом хору возмущенных англичан, взбешенных унижением их отечества. Теперь они требовали не просто отстранения и предания фаворита суду – они жаждали его крови, которая единственно могла смыть этот позор.

Тем временем к герцогу прибыли три посланца из Ла-Рошели, обеспокоенные отступлением англичан. Герцог успокоил их, что ни за что не оставит на произвол судьбы доблестный оплот французских протестантов, который осадили посланные Ришелье войска. Твердо уверенный в том, что английский народ поддержит его, лорд-адмирал посулил доставку провизии в изобилии и посылку новой флотилии, которая освободит город.

Встречавшие его родственники сообщили ему тревожные вести о якобы готовившихся покушениях на него и подосланных убийцах, но герцог и ухом не повел. Когда его племянник, сын сестры Сьюзен, предложил дяде обменяться с ним одеждой, дабы ввести предполагаемых татей в заблуждение, тот с улыбкой отказался. По пути в Лондон его встретил гофмейстер короля, вручивший ему письмо от Карла и подарок – браслет с бриллиантами. Помимо обычных изъявлений бурной радости по поводу скорой встречи, там содержалось следующее сообщение:

«Я чрезвычайно одобряю ваш план относительно Кале, укажите мне, что необходимо для того, чтобы довести его до успешного завершения».

Из одной этой фразы становится ясно, насколько слепа была любовь Карла, закрывавшая ему глаза на истинное катастрофическое положение армии и флота и лютую ненависть подданных к его любимцу. При виде «Антихриста» чернь теперь поспешно осеняла себя крестным знамением, но придворные лизоблюды по-прежнему пели ему осанну, а лорд-казначей заверил герцога, что является «его рабом навек». Карл совершенно не осознавал, что авантюризм фаворита поставил его в наихудшее положение из тех, в которые когда-либо попадал английский король. Он считал виновником этого себя, ибо не сумел оказать своему другу своевременную помощь.

Тем временем Ришелье, всячески стремившийся скомпрометировать Анну Австрийскую, не переставал твердить Людовику ХIII, что Бекингем возобновит военные действия, поскольку его снедает все та же страсть. Королева чувствовала, что отношения между нею и супругом находятся на грани разрыва. Ситуация еще более осложнилась, когда по приказу кардинала был арестован основной связной между заговорщиками и герцогом, лорд Монтэгю. Шпионы из обширной сети Ришелье, опутавшей не только Францию, но и соседние государства, сообщили о прибытии англичанина в Лотарингию. В результате хитроумной операции его выкрали и под конвоем жандармов отправили в Париж.

Узнавшая об этом королева пришла в ужас. Здесь стоит напомнить историю с прогулкой герцога Бекингема и Анны Австрийской в саду Амьена, после которой были удалены от двора верные слуги королевы Пютанж и Лапорт. Королева тогда пристроила Лапорта юнкером в отряд жандармов, под охраной которых Монтэгю везли в Париж. Она обратилась теперь к этому надежному человеку с заданием выведать, нет ли у Монтэгю каких-либо документов, могущих скомпрометировать ее. Лапорт успешно выполнил это поручение таким образом, что не возбудил никаких подозрений со стороны охранявших пленника людей. Монтэгю успокоил королеву, заверив Лапорта, что в его бумагах нет ни малейшего упоминания об участии королевы в заговоре и никакие пытки не вырвут у него признания, которое хоть как-нибудь может скомпрометировать ее имя. Монтэгю заключили в Бастилию, но через несколько месяцев выпустили на свободу. Однако этот арест до смерти перепугал монархов Лотарингии и Савойи, которые отказались от активного участия в заговоре. Этого только и ждал Ришелье, умножив усилия по осаде Ла-Рошели. Тогда посланцы города, задыхавшегося в тисках осады, принялись еще усерднее обхаживать Карла I, опасаясь, как бы он не заключил сепаратный мир с Людовиком ХIII. Король торжественно принял их в парадных покоях своего дворца и поручил герцогу Бекингему дать ответ от своего августейшего имени.

Ответ был получен через два дня и отдавал изрядной долей фарисейства – по-видимому, герцог более трезво оценил отношение к нему в отечестве и попытался спасти остатки своей репутации. В обмен на обещанную помощь Ла-Рошель должна была прислать в Лондон в качестве заложников некоторое количество детей из самых видных семей и дать обязательство принять британский флот. Король Карл проговорился венецианскому послу, что таким образом он бы сохранил Ла-Рошель после того, как французы будут разбиты наголову. Однако власти Ла-Рошели не попались в эту расставленную ловушку, и договор был подписан только о том, что город примет лишь «суда его величества, которые застрянут в их порту из-за дурной погоды», и обязались не заключать никакой особой договоренности с королем Франции. Англия же обязывалась оказать немедленную помощь провизией и, через непродолжительное время, направить вторую экспедицию, столь же мощную, как и первая.

Каким образом два друга собирались выполнить эти обязательства, известно лишь одному Господу. Никак не удавалось разместить и содержать воинство, возвратившееся с острова Ре и насчитывавшее тысячу двести раненых; только за декабрь умерло пятьсот человек, а тысяча двести дезертировало, так что адмиралтейство опасалось, что вскоре на флоте останется больше кораблей, нежели моряков. Для их размещения вновь прибегли к реквизиции жилья у населения, что вызвало очередной взрыв негодования. Для снаряжения похода на Ла-Рошель требовалось, по меньшей мере, сто десять тысяч фунтов, тогда как долги казны одним только офицерам составляли двести пятьдесят тысяч. Были пущены в ход все средства, проданы земли, принадлежавшие короне.

Правда, когда до прихожан англиканской церкви дошли вести о том, в каком бедственном состоянии находятся их протестантские собратья в Ла-Рошели, возник некоторый всплеск сострадания и желания сильным ударом снять осаду. Власть немедленно воспользовалась этим, весьма меркантильно призвав священников проявить щедрость на снаряжение нового похода. Но, как ни скребли по сусекам, набрать нужных средств оказалось невозможно, и герцог Бекингем потребовал от короля созвать парламент. Как ни обожал Карл своего дорогого Стини, но даже он понимал опасность такого шага, не для себя, не для своей династии, но для самого герцога. Монарх же ни в чем не мог отказать своему любимцу, в особенности когда тот склонился перед ним и обнял его колени. Карл провел предварительные совещания с некоторыми членами палаты лордов и получил от них заверение, что «импичмент» – отлучение от должности – не будет предпринят. Вечером 30 января 1628 года он созвал парламент.