Наталия Сотникова - Король-Солнце Людовик XIV и его прекрасные дамы

Жизнь Мадам де Ментенон нельзя было назвать спокойной, ибо, проживая во дворце, она не могла оставаться в стороне от множества проблем членов законной и незаконных семей короля. Не меньше забот доставляла ей и собственная родня, более всего – брат Шарль. Это был вылитый отец, выпивоха и игрок, кичившийся своим положением «свояка» короля. Фавор сестры принес ему выгодные должности, последней из них стало место губернатора Берри. Он нашел себе собутыльника по распутству под стать себе в лице графа де Лозена, героем вернувшегося из Англии в ореоле спасителя королевы и наследника престола династии Стюартов. Не находя в себе более сил направить распоясавшегося братца на путь исправления, Франсуаза прибегла к помощи уже не молодой, но не отказавшейся от любовных похождений Нинон де Ланкло, ни на йоту не растерявшей своей славы несравненной обольстительницы:

«Продолжайте же, мадемуазель, давать добрые советы господину д’Обинье, у него большая нужда в уроках Леонтии [69] Леонтия (300-е годы до новой эры) – гетера в Афинах, женщина-философ выдающихся умственных способностей, приятельница и ученица Эпикура, возлюбленная и наложница Метродота, ученика Эпикура. . Мнение любезной приятельницы убеждает сильнее, нежели строгой сестры».

Она же продолжала донимать его своими нотациями по поводу гугенотов, притесняемых им исключительно с целью вымогания денег, по поводу женщин, уведенных у законных мужей, неоплаченных карточных долгов и кредиторов, которых брат отсылал к «свояку». Сестра по-прежнему несла на себе бремя воспитания и содержания его побочных отпрысков, Тоскана и Шарло; в 1686 году Мадам де Ментенон удочерила единственную законную двухлетнюю дочь брата, Франсуазу-Шарлотту, чтобы облегчить позднее процесс назначения ее своей единственной наследницей маркизата Ментенон.

Тем временем здоровье короля, некогда казавшееся непоколебимым, начало сдавать. После того как он сломал руку, упав с лошади, Людовик уже не ездил верхом и на охоту отправлялся в легком экипаже, которым управлял сам. Слишком обильное питание привело к возникновению подагры, приступы которой позволяли ему передвигаться лишь с трудом. По-видимому, свой вклад в ухудшение здоровья короля внесли и зелья, которыми его опаивала Мадам де Монтеспан. В январе 1685 года Людовику пришлось перенести операцию на зубах, зубодеры, сущие коновалы, при этом вырвали у него кусок челюсти. Поэтому наблюдение за процессом приема пищи королем не представляло собой особого удовольствия: через образовавшееся в нёбе отверстие пища забивалась вверх, затем проходила через нос и выпадала, разлетаясь в стороны на столовый прибор и стоящих рядом слуг. Поскольку Людовик никогда не купался (ему было предсказание, что он умрет от воды), от него несло так, что любовницам всегда приходилось зажимать нос надушенным платочком. Король же не переносил запаха духов и, например, постоянно скандалил из-за этого с Мадам де Монтеспан и ворчал по поводу того, что Луиза де Керуаль писала ему свои донесения на надушенной бумаге. В начале 1686 года у него образовалась фистула в анусе, на которой было проведено, начиная с 17 ноября, пять операций. Естественно, об анестезии тогда и помину не было, но король во всех случаях стоически переносил дикую боль. После операций он несколько оправился и счел себя в состоянии возобновить устремления на поле достижения новых воинских подвигов. В этом отношении его постоянно подстрекал военный министр де Лувуа, который считал, что лишь новые военные победы обеспечивают величие королевства. Повода искать не пришлось: в 1688 году против усиления Франции выступила так называемая Аусбургская лига, и военные действия возобновились.

Надо сказать, что Людовик ясно дал понять жене: женщина есть существо низшее и вообще не может претендовать на какую-либо роль в политике и умственной жизни. Это привело к кризису в их отношениях, когда в 1689–1694 годах Мадам де Ментенон увлеклась квиетизмом, религиозно-этическим учением, проповедовавшим мистически-созерцательное отношение к миру, и его последователями во Франции, блаженной Ж.-М. Гюйон и епископом Фенелоном, причем Гюйон даже была допущена в Сен-Сир. Однако церковь сочла это учение еретическим и осудила его как безнравственное, Гюйон заключили в тюрьму, а Фенелона отправили в изгнание. Вследствие этого отношения между королем и его тайной супругой настолько осложнились, что Мадам де Ментенон небезосновательно опасалась ссылки сама. Именно с этим и было связано ускорение перевода Сен-Сира в статус монастыря. Немалый вклад в это преобразование внесло и все более укреплявшееся убеждение Франсуазы в том, что мужчины являются чудовищными эгоистами, а брак есть настоящее рабство, «приходится выносить их сумасбродства и подчиняться почти что невозможным вещам». «Если вы ищете добра, идите в монастырь», – внушает она воспитанницам. Направление образования изменяется: вместо хороших жен, способных умело вести хозяйство благородной семьи, теперь готовят монахинь – вне монастыря нет спасения. Тем не менее обучение в нем оставалось чрезвычайно престижным, а потому поступить туда было нелегко. Кстати, тот факт, что в нем обучалась старшая сестра Наполеона Бонапарта, подтверждает принадлежность этой семьи к родовитому дворянству.

1 апреля 1698 года единственная племянница Мадам де Ментенон, мадемуазель д’Обинье, была обвенчана со старшим сыном герцога де Ноай, Адриеном-Морисом, будущим маршалом. Надо сказать, что молодому человеку пришлось потрудиться, обхаживая тетушку молоденькой, благонравной, но совершенно бесцветной девушки. Неглупый и наделенный неотразимым шармом молодой человек каждый день сочинял ей коротенькие стишки либо сценки, в которых высмеивал двор. Было из-за чего стараться, за Франсуазой-Шарлоттой дали в приданое поместье Ментенон, которое оценивалось в 600 000 ливров; на свадьбу король лично от себя преподнес невесте драгоценности на 70 тысяч ливров.

К тому времени отношения между тайными супругами полностью восстановились. Теперь Людовик нуждался в ней как человеке, который поддерживал бы его как в своих трудностях, так и в проблемах со здоровьем. В свои шестьдесят лет он занимался почти всем лично сам, ибо после смерти Лувуа не желал более обременять себя министрами с сильной личностью. Как совершенно верно высказался немецкий философ Лейбниц, между прочим, писавший почти все свои тексты на французском языке, «он один вершил судьбу Европы». Тем не менее влияние морганатической супруги короля в делах политики по-прежнему не играло никакой роли. Сам за себя говорит тот факт, что Мадам де Ментенон ненавидела войну, но ни на йоту не смогла обуздать увлечение мужа ратным делом.