Елена Прудникова - Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

Что могло пойти не так? Например, Александра Федоровна устроила очередной скандал и отказалась куда-то ехать. Отношения с ней были постоянной головной болью тюремщиков. Что делать? Вытаскивать из дома силой? Шума и крика окажется столько, что все окрестные кварталы перебудят и ни в какой побег никто не поверит. Тогда и решили: кончать на месте. Юровский прочитал некое подобие приговора и приказал стрелять. О рикошетах, перевозке тел и прочих организационных моментах в тот момент просто не думали. Уже потом прятали тела, сговаривались, что отвечать, если спросят и пр.

Есть и другая версия, почему сценарий действий изменили — но о ней в свое время.

Итак, мы имеем три очень схожих преступления. Не совсем понятно, правда, входит ли сюда убийство Михаила Романова как первое из серии или как идея, пример, по образцу которого строились остальные. Но это, впрочем, и не так важно. Мы ведь говорим о царской семье.

Задумано хитро. Убийства совершались тогда, когда стало уже совершенно ясно, что Екатеринбург удержать не удастся. Поскольку в деле были замешаны высокопоставленные чекисты, понятно, что следствие особо стараться не будет и что для «красной» стороны пройдет версия побега. А если все же не прокатит, можно пустить в ход другую — о рабочем самосуде. Отзвук этих резонов прозвучал в рассказе Медведева:

«Относительно вольготная жизнь Романовых (особняк купца Ипатьева даже отдаленно не напоминал тюрьму) в столь тревожное время, когда враг был буквально у ворот города, вызывала понятное возмущение рабочих Екатеринбурга и окрестностей. На собраниях и митингах на заводах Верх-Исетска рабочие прямо говорили:

— Чегой-то вы, большевики, с Николаем нянчитесь? Пора кончать! А не то разнесем ваш Совет по щепочкам!»

Конечно, белые непременно станут утверждать, что все это делалось по приказу из Москвы, но… опять же, нехай клевещут! По приказу Москвы не станут собирать рабочих, бить жертвы топором по голове и сбрасывать в шахты. Нет-нет, это все сотворил возмущенный народ… Тот самый народ, что собрался на станции, когда Романовых привезли в город, — помните, их пришлось высаживать в каких-то закоулках? — и уже тогда готов был сотворить самосуд. Вот и дождался, вот и сотворил…

Пройдет несколько дней, белые займут город. Организаторы казни уедут в Пермь или в Москву, белые «зачистят» красногвардейцев, уцелевшие залягут по норам. Даже если белые будут проводить следствие, даже если им удастся что-то выяснить — ну, возникнет еще один рассказ о «большевистских зверствах», делов-то…

Теперь понятно и стремление Юровского спрятать трупы. С царской семьей версия «народной расправы» не прокатывала: они были застрелены и доколоты штыками. Он еще не знал, что запсиховавший Белобородов отправил телеграмму в Москву и всех заложил, не знал он и того, что советское руководство, занятое войной, голодом, левоэсеровскими восстаниями, махнет рукой и примет их художества «к сведению»…

Однако главный вопрос так и остается непроясненным. Мотив-то какой?

Давайте вернемся с политических небес на грешную землю. Не будем говорить о левых, революционном суде и прочих явных приметах эпохи. Поговорим о другой примете, не менее характерной, но не афишируемой. Гражданскую войну отличал беспрецедентный разгул уголовщины всех видов, с которой, несмотря на все усилия советской власти, более-менее покончили лишь в тридцать седьмом году.

Из-за чего вообще совершаются убийства? Большая их часть — это либо тупая бытовуха, либо разбой, то есть убийства из-за денег, вещей, наследства и прочих материальных ценностей. Бытовуха в нашем случае исключается. А вот материальные ценности — дело другое.

Известно, что вещи застреленного великого князя Михаила убийцы поделили между собой, вплоть до пальто и обуви. Но едва ли пальто и ботинками ограничивалось его достояние. Он ведь жил в Перми очень даже неплохо — а значит, имел и деньги, и ценности. Куда все это делось? После обыска, произведенного чекистским отрядом, о них никто не слышал, да и не спрашивал. Единственные люди, которые могли бы что-то прояснить — лакей и шофер, — расстреляны.

У алапаевских узников, как выяснилось впоследствии, ценности конфисковали в вечер убийства. Куда они делись? Раз Романовы «бежали», значит, всё унесли с собой — ведь так получается? В случае «народной расправы» искать концы тем более бесполезно. Ясно, что бедны они не были. Когда найденные на телах казненных мелкие вещи по приказанию Колчака были разосланы родственникам, Матильда Кшесинская, «гражданская жена» Сергея Михайловича, получила медальон с изумрудом и золотой брелок. В гражданскую убивали и за меньшее…

Что же касается драгоценностей царской семьи — то вот уж в доме Ипатьева было, что взять. Свидетели упоминают аж о двух «сундуках», куда после убийства складывались найденные среди вещей ценности. Юровский, кстати, в своем рассказе постоянно к этой теме возвращается.

Сразу после расстрела:

«Когда унесли первые трупы, то мне, точно не помню кто, сказал, что кто-то присвоил себе какие-то ценности. Тогда я понял, что, очевидно, в вещах, ими принесенных, имелись ценности. Я сейчас же приостановил переноску, собрал людей и потребовал сдать взятые ценности. После некоторого запирательства двое, взявших ценности, их вернули. Пригрозив расстрелом тем, кто будет мародерствовать, этих двоих отстранил и сопровождать переноску трупов поручил, насколько помню, тов. Никулину, предупредив о наличии у расстрелянных ценностей. Собрав предварительно все, что оказалось в тех или иных вещах, которые были ими захвачены, а также и сами вещи, отправил в комендатуру».

По пути к шахтам:

«Тут некоторые из людей Ермакова на остановке стали растягивать кофточки девиц, и снова обнаружилось, что имеются ценности и что их начинают присваивать. Тогда я распорядился приставить людей, чтоб никого к грузовику не подпускать».

…

«А тут еще эти проклятые ценности. Что их достаточно много, я еще в этот момент не знал, да и народ для такого дела Ермаковым был набран никак не подходящий, да еще так много. Я решил, что народ надо рассосать…»

Наконец, на самом руднике:

«Когда стали раздевать, то обнаружилось, что на дочерях и Александре Федоровне, на последней я точно не помню, что было, тоже как на дочерях или просто зашитые вещи. На дочерях же были лифы, так хорошо сделаны из сплошных бриллиантовых и др[угих] ценных камней, представлявших из себя не только вместилища для ценностей, но и вместе с тем и защитные панцири. Вот почему ни пули, ни штык не давали результатов при стрельбе и ударах штыка… Ценностей этих оказалось всего около полупуда… На Александре Федоровне, между прочим, был просто огромный кусок круглой золотой проволоки, загнутой в виде браслета, весом около фунта. Ценности все были тут же выпороты, чтобы не таскать с собой окровавленное тряпье. Те части ценностей, которые белые при раскопках обнаружили, относились, несомненно, к зашитым отдельно вещам и при сжигании остались в золе костров. Несколько бриллиантов мне на следующий день передали товарищи, нашедшие их там. Как они не досмотрели за другими остатками ценностей. Времени у них для этого было достаточно. Вероятнее всего, просто не догадались…»