Александр Бушков - Оборотни в эполетах [Тысяча лет Российской коррупции] [litres]

Еще один пример из воспоминаний того самого знаменитого юриста А. Ф. Кони (чей восьмитомник читается с не меньшим интересом, чем лихо закрученные детективы, – тем более что в отличие от детективов речь там идет о реальных событиях). По улице идет человек пожилой и солидный, мировой судья. К нему обращается вполне приличный на вид молодой человек и почтительнейше просит пожертвовать сколько возможно: мать лежит с чахоткой, дома хоть шаром покати… Добросердечный судья дает трешницу. Молодой человек резко меняет тон:

– Ты что, старый пес, думал трешкой отделаться? Давай полсотни! Ты мне что только что предлагал?

С другой стороны улицы переходит столь же приличный молодой человек и заявляет ошеломленному судье: он собственными ушами слышал, как тот только что предлагал его приятелю за деньги заняться уголовно наказуемым непотребством. И свидетелем выступит где угодно. Так что – пятьдесят рублей, иначе…

Судья платить отказался – тогда молодые прохвосты позвали-таки городового, заявили жалобу, судью повели в полицейский участок… Со стариком случился сердечный приступ.

Это были молодчики из той же шайки, к изобличению которой приложил руку и Кони, будучи тогда прокурором. К сожалению, сесть-то они сели, но всего на несколько месяцев…

Широкое распространение получил и так называемый литературный шантаж, которым печально прославились иные из тогдашних интеллигентов, в первую очередь газетчики не только из тогдашних бульварных листков, но и известных респектабельностью печатных органов.

Начнем с того, что господа газетиры без зазрения совести публиковали хорошо проплаченные статьи, расхваливающие ту или иную «пирамиду» типа «скопинской» (вы и насчет этого думали, что проплаченные статьи – изобретение нашего времени? Если да, то, как говорят в Одессе, вы себе таки больше так не думайте, это еще лет сто пятьдесят назад, а то и побольше, было в большом ходу). Собственно, это никакой не шантаж – но и шантажа хватало. Платили не за хвалу, а за молчание – и это был уже откровенный шантаж. Причем сплошь и рядом оформлявшийся внешне благопристойно.

Никакого преступления нет в том, если человек подпишется на ту или другую газету. Другое дело, какими методами порой заставляли это делать. Издатель газеты выпускал своих сотрудников «на охоту», снабдив пачками подписных квитанций. Тщательно выбирались жертвы: главной дичью обычно служил достаточно зажиточный купец, более-менее известный в городе, дороживший репутацией своего заведения или магазина (но, конечно, не «миллионщик», с такими опасно было связываться), чаще всего владелец трактира или ресторана с хорошей репутацией, «хлебник», «фруктовщик», представитель того или иного вида тогдашней сферы услуг – одним словом, по сегодняшней терминологии, мелкий или средний бизнес. В те времена подобные предприниматели, как пишут современники, чаще всего были людьми малограмотными, не лишенными известной простоты, мнительными, панически боявшимися любой огласки своих дел и занятий – пусть даже стопроцентно честных. Прямо-таки до ужаса боялись «попасть в газету».

Вот к таким-то и заявлялся «распространитель» и ставил вопрос ребром: либо его степенство подпишется на газету (вот тут и квитанция под рукой, только заполнить и денежки заплатить), либо эта газета, как тогда выражались, «наведет на него мораль». Сплошь и рядом коммерсант, выматерившись про себя, становился очередным подписчиком. Деньги в принципе были небольшие – зато «клиентов» можно было обойти немало…

И не пойдешь ни в полицию, ни в суд – «какие ваши доказательства?». Не в карман лезут, а вежливо просят подписаться на вполне приличную газету, свидетелей разговора нет, а магнитофонов, ясен день, не существует…

Порой обстояло еще циничнее – прыткий газетчик, накропав статью с подпущением «морали», заявлялся к заинтересованному лицу, коему статья была посвящена, и объявлял с милой улыбкой: вот это он собирается напечатать в одном из ближайших номеров, но можно и не печатать – вдруг ваше степенство статью купит за не такие уж и большие деньги?

Многие платили. Нужно уточнить, что этот промысел особенно процветал в Москве, где народ был гораздо патриархальнее. А в Петербурге распространился гораздо меньше – тамошние коммерсанты, так сказать, были более европеизированы – и наловчились быстренько отшивать шантажистов. Правда, это не означает, что в Петербурге «литературного шантажа» не было вообще – куда бы он делся? Порой не отдельные предприниматели, а крупные солидные фирмы покупали либо благорасположение, либо молчание газет – снабжали интересной информацией, регулярно давали платные объявления (коммерческая реклама уже тогда была в ходу), обязывали служащих на эту самую газету подписываться поголовно. Все прекрасно понимали: прыткий «шакал пера» может состряпать статеечку, весьма даже неприятную: и туманными намеками, ссылками на якобы «достоверные источники» посеет в умах сомнение в надежности фирмы и смастрячит все так, что к суду за клевету его ни за что не привлечешь. Вот и откупались…

Именно в Петербурге, а не в Москве, как-то объявился шустрый заезжий из Германии немчик, без всяких на то оснований именовавший себя «знаменитым германским поэтом». На деле – аферист невысокого полета. Оглядевшись и осмотревшись, он решил попробовать силы именно что на ниве «литературного шантажа». Стал пачками рассылать послания, написанные по единому шаблону. Стоит привести одно такое целиком, это интересно.

«Милостивый купец и добросердечный коммерсант! Нижепоименованный, известный во всей Германии и Австрии, Курляндии, Эстляндии и Лифляндии поэт, главный сотрудник знаменитых германских сатирических журналов „Кладдерадатч“ и „Флигенде Блеттер“, постоянный корреспондент-сатирик знаменитых русских журналов намеревается на днях издать в Петербурге обширное сочинение на немецком и русском языках, под заглавием „Биографии русских купцов в стихах“. Имея много данных касательно биографии вашей, особенно же касательно вашей торговой деятельности, нижепоименованный надеется, что милостивый купец и добросердечный коммерсант не откажется помочь автору этого чрезвычайно интересного сочинения несколькими десятками рублей, если этот милостивый купец и добросердечный коммерсант пожелает, чтобы о его биографии лестно и похвально было высказано в этом сочинении. Буде же милостивый купец и добросердечный коммерсант откажет нижепоименованному в просимой им помощи, то оный купец увидит себя в сочинении сем в преуморительной карикатуре».

Забавно, но несколько человек, несмотря на всю свою питерскую европеизированность, заплатили – то ли знали за собой грешки (у какого купца их нет?), то ли просто не хотели появления на свет «преуморительной карикатуры». Однако карьера немца прервалась очень быстро. Полиция и суд тут ни при чем – получив такое послание, очередной купец явно не убоялся никаких таких печатных карикатур на себя. Он заманил автора послания к себе в дом посредством нехитрого маневра. Обычно немец отправлял с письмом посыльного, а сам ждал результатов в ближайшем кабачке. Купец заявил посыльному что-то вроде: мелкой шестерке вроде него он деньги давать не будет, а то, чего доброго, пропьет по дороге. Пусть приходит сам «хозяин», с ним и расплачусь.