Сергей Брилёв - Разведка. «Иван» наоборот: взаимодействие спецслужб Москвы и Лондона в 1942—1944 гг.

Но, к сожалению, игра у него не пошла, и с трибун понеслись оскорбления. В его адрес кричали «красный» [153]и даже «масон»… [154]

18 декабря его вновь допросила DGS , подозревавшая, что в Мадриде он собирался заняться политикой. Вследствие этого Гомес решил уехать из столицы на « малую родину», в Страну Басков, – тренировать местных футболистов. Сначала это была футбольная команда «Реаль Унион» в городе Толоса [155]. В следующем десятилетии в его личное дело (хранящееся теперь в РГАСПИ) подошьют сообщение: Гомес – «тренер клуба 3-й дивизии в пограничном городе Ирун» [156].

При этом, несмотря на усиленный полицейский надзор, А. Гомес стал секретарем организаций коммунистов сначала провинции Гипускоа, а затем и всей Басконии [157]. Правда, судя по всему, «ареал» его деятельности был шире. Никита Симонян вспоминал: «После того как Гомес уехал в Испанию, мы почти ничего не знали о нем. Но вот как-то в 1959 г. во время турне по Южной Америке [158](курсив наш. – Авт. ) ко мне подошел испанец и представился: «Я Хосе, двоюродный брат Гомеса. Вам от него письмо» [159]. Письмо, переданное в Южной Америке! Интересно, сам Гомес в этот момент тоже находился неподалёку?!

Но вернёмся в Испанию. Во время полицейского рейда в Сан-Себастьяне Агустина задерживает полиция. Его пытают и переводят в мадридскую тюрьму «Карабанчель».

В СССР начинается кампания солидарности. На московском автомобильном заводе имени Лихачёва проходит специальный митинг: «Свободу Агустину Гомесу!» [160]

Однако освобождают его не потому, что Франко решил прислушаться к советским рабочим или европейским правозащитникам.

В РГАСПИ мы нашли телеграмму ТАСС, которая гласит: «[Французская газета] “Монд” опубликовала следующее сообщение корреспондента агентства Франс Пресс из Мадрида, датированное 19 ноября: “[…] Агустин Гомес […] не явился вовремя по вызову трибунала”» [161]. К ещё одной справке из РГАСПИ другого периода есть рукописная приписка: «По сведениям мл. референта Международного отдела ЦК КПСС Д.А. Пастухова, […] Агустин Гомес – чл. ЦК КПИ, сбежавший с суда, который состоялся после ареста его франкистскими властями» [162].

Ясность вносит недавняя публикация баскского исследователя М. Эскиаги: «Когда его перевозили из тюрьмы в суд, Агустин смог бежать, благодаря устройству, которым его снабдили семья и компартия» [163]. Дальше, правда, версии опять разнятся. Эскиага считает, что Гомес бежал во Францию [164]. Другие источники полагают, что он скрылся в Южной Америке, в Венесуэле [165].

Но был ли он связан с советской разведкой?

Конечно же, в России футболист Гомес ассоциируется, прежде всего, с московской командой «Торпедо», за которую стал выступать в 1947 г. Но ещё в 1940–1941 гг. он играл в команде фабрики «Красная Роза», а после, в 1944–1946 гг., выступал за «Крылья Советов». А что же он делал между «Красной Розой» и «Крыльями Советов»? Где находился в войну ?

Когда Д. Ибаррури хлопотала о его зачислении в Высшую партшколу при ЦК КПСС, туда ушла справка, в которой о военном периоде не было ни слова: «В 1937 г. прибыл в СССР вместе с испанскими детьми. С 1939 г. состоял членом ВЛКСМ. Член КПСС с 1948 г. Имеет высшее образование – в 1949 г. окончил Московский институт инженеров связи и был направлен на работу на автозавод им. Сталина. В настоящее время является футболистом команды мастеров “Торпедо”. Заслуженный мастер спорта. Партком завода характеризует т. Гомеса с положительной стороны» [166].

В записях Лины Гомес его биография выглядит вроде бы последовательнее (добавление о периоде войны выделим курсивом ): «В СССР с 1937 года. 1937– 43 – воспитанник детдома. 1943–49 – студент Московского энергетического института и института связи » [167]. То есть, согласно этой справке, из воспитанников детдома Гомес в середине войны прямиком переходит в студенты.

Но, оказывается, до этого он побывал в числе других студентов: в справке из РГАСПИ говорится, что Гомес в «1937–1942 гг. воспитывался в детских домах и учился в машиностроительном техникуме » [168].

Вернемся к данным Лины Гомес. У неё есть и несколько другая биография (совсем новое и здесь выделим курсивом): «1937–1940 – воспитанник детдома № 5, 1940–1941 – учащийся энергомашиностроительного техникума гор. Москвы, 1941–1942 – учащийся средней школы гор. Самарканда, 1942–1943 – учащийся с/х техникума № 1 гор. Уфы» и далее уже о послевоенном периоде [169]. Как видим, к машиностроительному техникуму добавились школа в Самарканде и сельхозтехникум в Башкирии…

Со школой в Самарканде (Узбекская ССР) всё ясно – эвакуация. А вот дальше…

Принципиально важный документ из личного дела Гомеса в РГАСПИ – пропуск № 1693 сроком до 4 мая 1942 г., выписанный в Узбекской ССР небрежной рукой милиционера. Пропуск на перемещение по тылу. Временное проживание разрешено в двух городах: Куйбышеве (резервной столице СССР, через которую шёл весь транзит) и Уфе. И главное: «Цель поездки – вызов Ин-та № 301» [170].

Согласно фундаментальному исследованию Г. Адибекова, Э. Шахназаровой и К. Ширини «Организационная структура Коминтерна», впервые учреждение с таким названием – «Институт № 301» – возникает в письме генсека III Интернационала Георгия Димитрова председателю Совнаркома СССР Вячеславу Молотову от 13 декабря 1938 г. В этом письме говорится, что в дальнейшем через такой институт будет вестись работа по снабжению и строительству… Службы связи Секретариата ИККИ [171]. А это, как мы помним, – переименованный ОМС (Отдел международной связи). То есть курьерская служба и разведка Коминтерна.

Разберёмся с другими имеющимися у нас материалами об этом Институте. Ещё в 1938 г. в его ведение передали дом отдыха Коминтерна в подмосковном Пушкино и дом отдыха НИИ национальных и колониальных проблем в подмосковном Нагорном [172]. Но в 1941 г. было не до них: Коминтерн и его «дочерние» структуры эвакуировались как раз в Башкирию. Где мы и нашли воспоминания анонимного, но, судя по контексту, чехословацкого коммуниста (орфография автора сохранена):

«Служба на вокзале [Уфы] нам показала направление. […] Мы должны идти до самого конца, где стоит большое здание, которое обозначено как институт № 307 (так в тексте, но, как будет видно, речь идёт о том же учреждении. – Авт. ). Нам неясно, что это? На первый взгляд казалось, что это напоминает какой-то вуз. Пришел товарищ из отделения кадров с медалью “За отвагу”, что на меня произвело большое впечатление. […] Он спросил, есть ли у нас представление, где мы находимся. Мы ответили, что в какой-то партийной школе. Тогда он нас информировал, что мы находимся в комитете Коминтерна, который был эвакуирован из Москвы […] Из это ситуации на освободило то, что нас ожидает товарищ Готвальд. […] Потом […] мы долго разговаривали у товарища Вацлава Копецкого» [173].