Сергей Брилёв - Разведка. «Иван» наоборот: взаимодействие спецслужб Москвы и Лондона в 1942—1944 гг.

Был ли в этой группе Гомес? Нетерпеливый читатель может сразу перелистать эту книгу и прочесть последнюю главу. Для остальных пока сохраним интригу.

За исключением загадочного агента «Кедрова», который в 1942 г. летел в Британию вместе с руководителем миссии связи SOE в СССР Джорджем А. Хиллом через Ближний Восток [190], все остальные известные «ледорубы» переправлялись из Советского Союза в Соединённое Королевство морем , возвратными рейсами Северных конвоев (в Англии говорят «Арктических»). Ранее мы называли такие рейсы «порожними», но в этой главе самих себя поправим: ведь помимо «ледорубов», из СССР к союзникам шли и так называемые «насыпные грузы». То были хром, марганец, золото, платина [191]и, конечно, лес.

«Ледорубам», прибывшим в Архангельск в августе-сентябре 1942 г., Дж. Хилл дал коллективное название… «кнуты». Цитата: «Я полагаю вполне вероятным, что [они] были использованы обеими сторонами, как своего рода кнуты» [192]. Что за странная формулировка? Кнуты, чтобы хлестать кого?

До сих в контексте операции «Ледоруб» об этом конфликте упоминалось лишь вскользь: мол, представитель Наркомата иностранных дел СССР в Архангельске Красильников что-то там такое не поделил с британским Королевским флотом, из-за чего под вопросом оказались выгрузка в СССР британского военно-медицинского персонала и отправка в Британию советских разведчиков [193]. Однако на самом деле то была целая сага, строфы в которую дописывали сочинители с обеих сторон!

В анналах SOE операции «Кнуты» нет. Но она – была.

…Находясь в августе 1942 г. в краткосрочной командировке в Лондоне, Хилл получил от своего начальства в SOE заверения в том, что отныне советским коллегам будет предоставлено «лучшее обслуживание» [194] – после всех проблем, которые сопровождали взаимодействие с НКВД на начальном этапе (о чём мы писали в предыдущей книге). Но не всё зависело от самих спецслужб. Свою роль в событиях 1942 г. сыграли военные и дипломаты.

Начнём с британских. При посещении Архангельска в конце 1942 г. Хилл, по его словам, имел непростую беседу со своим родственником капитаном Маундом, который пришёл туда на одном из кораблей Королевского флота:

«Ему не нравились русские, он ядовито ненавидел Архангельск и не желал сотрудничать с советским ВМФ.

– Не нужны нам в Англии эти коммунистические бастарды, – жёстко сказал он мне.

– Смотри, Маунд, – сказал я. – В этом вопросе я чувствую то же, что ты. Но ты, похоже, забыл, что Черчилль обещал помочь всем, кто против Гитлера. Ты против этого?

– Нет. Конечно, нет.

– Тогда займись отправкой этой и следующих групп» [195].

Самокритичный отрывок из бумаги, которую 23 августа 1942 г. подготовило Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП (б): «Большую партию моряков с потопленных кораблей в самом начале поместили в [советский] госпиталь. Отобрали у них одежду и обещали вернуть через 2 дня. Одежду им вернули через две недели вместо 2 дней. Моряки разгуливали по городу две недели в нижнем белье и халатах. В результате пошли сравнения с приемом советских моряков в Англии, где наших моряков поместили в отдельные комнаты и одели в хорошие костюмы» [196].

…Один из самых завиральных мифов о союзных поставках, который гулял на Русском Севере, – то, что под видом консервов с говядиной в СССР ввозилось… обезьянье мясо (пусть даже эти консервы «лихо воровались голодными грузчиками и прямо в трюмах поедались» [197]). Откуда взялась такая идея?

Судя по всему, это просто гипертрофированные слухи. Те, кто их распространял, очевидно, слышали (или подслушивали) приватные рассказы советских таможенников, осматривавших британские и американские суда, на которых иной раз действительно попадалось нечто крайне непривычное для жителей СССР. Работавшая в таможенной службе Юлия Петрова вспоминала: «[В трюмах] обычно корабельные обезьяны жили. Ну а что не боцман, то попугай с ним. Всю живность опечатывали, на берег им нельзя» [198].

Обратимся теперь к тем «кривым зеркалам», в которых отражались по-настоящему большие проблемы, сопровождавшие и Северные конвои вообще и конкретно отправку «ледорубов».

Освежим наши знания. 6 сентября 1941 г. в Кремле получили такую телеграмму от Черчилля: «Мы прекрасно сознаем тяжелые потери, понесенные русской промышленностью, и приложим все усилия к тому, чтобы Вам помочь. [Вместе с США] мы приложим все усилия к тому, чтобы начать Вам отправку снабжения немедленно» [199].

В действительности, историю западных поставок в СССР времён Второй мировой войны ещё писать и писать. Например, занимаясь в параллель с написанием этой книги ещё одним исследованием, российский соавтор с удивлением для себя выяснил: многократно поднимавшийся в переписке Сталина, Черчилля и Рузвельта вопрос о поставках в СССР алюминия [200]обернулся тем, что в итоге значительная часть этого алюминия вырабатывалась на основе бокситов из… Суринама [201] – пусть даже сами суринамцы и не догадывались о своём вкладе в победы на Восточном фронте.

Но ещё в августе первым союзным конвоем, добравшимся до Русского Севера, стал британский «Дервиш».

Шёл он с Запада, и потому куда ближе для него был Мурманск (с его незамерзающим портом на «излёте» Гольфстрима), но «Дервиш» тем не менее зашёл в другой порт – в Архангельск. Причина, по которой первые конвои разгружались не на Кольском полуострове, а в Архангельске (и ещё в Молотовске – так тогда назывался Северодвинск), заключалась в том, что Мурманская железная дорога была перерезана агрессором [202], а новую обходную железнодорожную ветку ещё не построили. То есть грузы, доставленные в Мурманск, так бы там и оставались, а из Архангельска их можно было перекинуть в другие районы и на все фронты.

Однако прибытие на Русский Север британских военнослужащих, пусть и дружественно настроенных, совпало с несколькими драматичными событиями.

24 августа 1941 г. Архангельск подвергся первому массированному авианалёту люфтваффе. К счастью, из сорока двух вражеских бомбардировщиков через заградительный огонь советских зениток прорвались лишь чуть более полутора десятков, но и они наделали много бед: были разрушены и сгорели сорок девять жилых домов, тридцать один склад, две фабрики [203]. Правда, корреспондент издававшейся в Москве газеты «Британский союзник» Годфри Уинн писал о состоянии дел в Архангельске довольно жизнеутверждающе: «Несмотря на то, что со всех концов тогда поступали плохие вести, мы за два месяца нашего пребывания […] не видели ни растерянных лиц, ни признаков отчаяния» [204]. Но этот отчёт он сделал «задним числом», а осенью 1941 г. обстановка была куда более напряжённая.