Софья Радзиевская - Рам и Гау [Повесть об обезьянолюдях]

С воплем люди метнулись назад, в глубину. А огонь уже появился у входа, с победным рёвом ворвался в пещеру, остановился. И тут все поняли: это Гау! Ревел и рычал от радости тоже Гау. Огонь — пылающее молодое деревцо — держал в руках тоже Гау.

Кормить огонь люди уже умели, но перенести его в другое место, заставить светить и греть там, где это удобно орде… до этого додумался только Гау. Бросив горящее дерево на холодный каменный пол, он всё ещё не мог успокоиться, рёв торжества рвался из его широкой груди.

— Есть! — огонь хочет есть, вот что значил на языке орды крик, с которым Гау показывал людям на дерево. Наконец они поняли. Несколько крепких толчков могучей волосатой руки вождя надоумили их окончательно: с весёлыми возгласами люди стали выскакивать из пещеры. Возвращаясь, они совали в огонь ветки, сучья, хворост — всё, что удавалось отыскать поблизости.

Но радоваться пришлось недолго. Под открытым небом, чем ярче горит костёр, тем лучше. Но здесь, в тесноте пещеры, дым и жар разгоревшегося пламени быстро выгнали орду наружу.

С изумлением и страхом наблюдали люди за делом рук своих, стоя на уступе перед своим укрытием. В этом месте обрыв спускался прямо к воде, белая пена била по чёрным камням и крутилась в страшном водовороте.

Первый урок обращения с огнём в пещере люди заучили. Зато какое тепло охватило их, когда они опять опасливо пробрались внутрь и уселись перед ослабевшим огнём. Дым уничтожил все беспокоившие их запахи, треск погасающего костра заглушил тихий испуганный визг собаки, раздававшийся где-то неподалёку, и чьи-то крадущиеся шаги.

Уже в следующую минуту орда застыла от ужаса и неожиданности. Вход в пещеру заслонили широкие плечи и мохнатая грудь страшного зверя. Огромная пасть раскрылась, показав блеснувшие на свету клыки, а от мощного рычанья, казалось, дрогнули каменные своды!

Это был пещерный медведь ростом с большого быка. Он не успел ещё хорошо обжиться в своём новом приюте, но побывал здесь утром и вернулся, собираясь переждать непогоду. К его неудовольствию, манящий запах человека мешался здесь с неприятным запахом дыма. Однако костёр уже основательно прогорел, а медведь был голоден. Он ещё раз зарычал и, косясь на остывающий огонь, медленно двинулся внутрь.

Орда поняла: спасти может только битва, и она собиралась принять её без колебаний. Ответное рычанье мужчин вдруг перекрыл пронзительный крик Рама. Он пробрался в пещеру последним и теперь оказался между людьми и приближающимся зверем.

Возбуждённый видом добычи и криком мальчика, медведь больше не колебался: рёв его наполнил пещеру, с неожиданной быстротой зверь кинулся вперёд. В волнении битвы никто не услышал визга и рычанья собаки, раздавшегося в ответ на крик мальчика. Со страшной быстротой острые её зубы впились в заднюю лапу медведя. Удивлённый, зверь на мгновение остановился, чтобы отмахнуться от неё. Это мгновение и решило исход битвы: поворачиваясь, медведь передними лапами наступил на горячие уголья. Страшная боль ошеломила его. С диким рёвом он поднялся на задние лапы, взмахнув передними, откинулся назад и, потеряв равновесие, упал с обрыва, унося впившуюся в лапу собаку.

Треск ломающихся кустов и глухой стук падения зверя орда осознала не сразу: люди всё ещё стояли недвижно со вскинутыми вверх палицами в руках. Молчание нарушил Рам. Слово, которое он выкрикнул с рыданьем, означало на языке орды «мать».

— Мать, мать! — повторял он, кидаясь к обрыву, и свалился бы с него, если бы Маа не схватила его за руку. Он ещё отбивался от неё, когда снизу донеслись торжествующие крики мужчин: медведь лежал мёртвый, с переломанными костями, зацепившись за дерево, стоявшее у самой воды.

Собака исчезла, унесённая течением, но о ней никто и не горевал, кроме вновь осиротевшего маленького мохнатого мальчика. Рам горько плакал, пока кто-то из мужчин не собрался дать ему хорошую затрещину. Но тут вмешалась Маа. Сердито оттолкнув мужчину, она притянула к себе мальчика и всунула ему в рот кусок разжёванной медвежатины. Это была материнская ласка, как её понимала орда. Притихший Рам долго ещё всхлипывал, постепенно согреваясь от тепла костра, в который кто-то догадался подбросить ещё немного хвороста, и от непривычной человеческой заботы.

В пещере уже посветлело, когда Гау очнулся от сна. Он поднял голову, огляделся и, вскочив, с угрожающим рычаньем взмахнул палицей: спросонья низкий свод пещеры показался ему западнёй. Мгновенно вся орда оказалась на ногах: жизнь, полная опасностей, учила быстроте. Люди яростно скалили зубы, рычали, оглядывались. Но тёплое дыхание угасающего костра и медвежатина тут же успокоили их. Морщины на низких лбах разгладились, руки дружно потянулись к остаткам вчерашнего ужина. Гау тоже успокоился и повернулся к костру.

Огня не было видно под толстым слоем пепла, но лёгкое веяние тепла говорило: он — тут! Гау это почувствовал. Нерешительно, почти робко, он опустил палицу в середину костра, пошевелил ею. Знакомый золотой глазок выглянул из-под пепла. Тут из-за спины Гау высунулась сухая старческая рука, подбросив на тлеющие уголья охапку тонких веток. Гау довольно забормотал и огляделся: не осталось ли ещё хвороста. Но Мук подобрал все ветки, оставшиеся в пещере с вечера. А огню требовалась пища…

Тем временем остатки медвежатины совершенно отвлекли внимание орды от костра. Нечасто удавалось людям начинать день с хорошего пира. Острые камни Мука пошли по рукам, они резали жирное мясо так же быстро, как челюсти пережёвывали его. Куски медвежатины таяли на глазах.

Но вот Гау крикнул, показав на догорающие ветки и на выход из пещеры. Руки и челюсти на минуту прекратили работу, но никто не двинулся с места. Огонь хочет есть? Понятно. Но нельзя ли сначала насытиться самим?

Однако вспыльчивый вожак не привык ожидать. Дубинка его заходила по волосатым спинам. С воем и визгом, на ходу хватаясь за ушибленные места, люди бросились из пещеры к отмели, куда река принесла кучи топлива-плавника.

На полу пещеры рядом с кусками мяса остались брошенные рубила, изготовленные Муком. Старик не возражал, когда люди выхватывали из его сетки драгоценные камни. Теперь он терпеливо подбирал их. Одно рубило откатилось в сторону. Рам поднял его и нерешительно посмотрел на Мука, но тот, подхватив сетку, уже торопился к выходу.

Вот так удача! Рам на ходу засунул в рот кусок сладковатого мяса и весело скатился вниз по обрыву, сжимая в руке забытый Муком камень. Ему ещё никогда не приходилось прикасаться к оружию взрослых мужчин.