Никита Тихомиров - Хождение в Похъёлу

Он долго ещё лежал, прислушиваясь к тому, как разбиваются о корни срывающиеся с ветвей большие капли. Даже вздремнул немного. Всё же трёхдневный поход давал о себе знать. Он был доволен тем, что сегодня исавори дал ему хорошенько выспаться. Наверное, если бы не дождь, они бы продолжили путь с восходом солнца: Каукиварри не любил спать долго и в других того не терпел. Пойкко блаженно потянулся, зевнул. Да, хорошо!

Для полного удовольствия не хватало только чего-нибудь вкусного и горячего. Пойкко вспомнил о промоченных углях в очаге. Придётся постараться, пытаясь развести огонь в этакую-то сырь! Вот вернётся исавори, принесёт добытую птицу или зверя, а приготовить-то её не на чем. Пожалуй, браниться станет. Мальчик поморщился, от чего стал очень похож на Каукиварри. Мать всегда говорила, что когда он так морщится, то его не отличить от исавори — одно лицо. Исавори… Ленивых-то он не шибко любит.

Пойкко повздыхал, ещё немного понежился на тёплом ложе и сел. Нашарил в сваленных в кучу вещах дедовский топор, искусно сделанный из красноватого кремня, и придвинулся к выходу. Убедившись, что дождь и не думает утихнуть, он покачал головой и полез наружу. Выбравшись, поднялся на ноги и, оглядевшись, свернул влево, направившись к лесу — вечером, собирая дрова, он видел где-то там толстую давно упавшую лесину.

Пришлось немного поплутать по густому подлеску, прежде чем он отыскал скрытый в зарослях тонкоствольной ольхи виденный накануне ствол с осыпавшейся корой. Топор звонко ударил в твёрдое дерево, полетела щепа. Пойкко был осторожен: если ударить вскользь, кремнёвое лезвие может расколоться на куски, и тогда гнева исавори не избежать. Раз за разом он всё глубже врубался в сушину, скалывая с неё сухие щепки. Потом, скинув безрукавку, он собрал щепки и аккуратно завернул их в безрукавку, чтобы не намочил дождь. Затем снова взял топор. Так он сумел наколоть изрядный запас сухих дров, которого вполне хватит, чтобы зажечь огонь и дождаться, пока загорятся мокрые палки.

Вернувшись на стоянку, он выгреб из очага мокрые уголья и золу, выложил наколотые щепки, собрал с нижних веток ёлок пряди лишайника, подсунул их под щепу и достал из-за пазухи огненные палочки. Прикрывая их от мороси, он прижал узкую плашку ногами, вокруг тонкой палки обмотал тетиву крохотного лучка и, вставив обуглившийся от многократного употребления конец палки в маленькую лунку на плашке, начал быстро вращать лучок. Через некоторое время в ноздри ударил едкий запах горелого, а потом показался лёгкий дымок. Пойкко подложил к лунке сухие пряди лишайника и с удвоенным усердием принялся вращать палку. Когда дым сделался гуще и лишайник начал едва заметно тлеть, мальчик отложил лучок в сторону и, припав губами к клочку лишайника, начал осторожно раз дувать красные точки. Когда показался робкий язычок пламени, Пойко подложил разгорающийся комочек в груду щепок. Продолжая старательно дуть на пламя, он накладывал поверх него новые пучки лишайника и щепки, пока пламя не охватило всю кучку мелкого топлива. Тогда мальчик отломил несколько веточек с ели и положил их в маленький костерок, а сверху высыпал остатки щепы. Пока огонь разгорелся, он наломал ещё веток. Вскоре костёр уже весело пожирал влажные смолистые ветки, постреливая по сторонам искрами. Пойкко подсел поближе и подставил вытянутые руки к нежному теплу.

Исавори неслышно подошёл со спины. Чтобы не слишком пугать Пойкко, он словно нечаянно кашлянул на подходе. Мальчик поднялся на ноги и улыбнулся. Каукиварри подошёл вплотную, отцепил от пояса трёх куропаток и подал внуку.

— А я-то иду и думаю, как огонь добывать будем? Думал, придётся есть сырьём, — он кивнул на тушки, которые Пойкко радостно разглядывал. — А тут, чую, дымом потянуло. Ну, значит, зря я боялся: Пойкко у меня молодец!

Мальчик, польщённый похвалой, зарделся.

Вдвоём они быстро насадили добытых птиц на заточенные палки и приставили их к огню. Запахло палёным пером и горелым мясом. С нескрываемым удовольствием потягивая запахи готовящегося угощения, Каукиварри, прищурившись, проговорил:

— Сегодня здесь дневать станем. Сыро в лесу, идти плохо. Отдохнём маленько. Особой нужды торопиться у нас нету. На денёк можно и задержаться — без нас не начнут. Да и пэйги не мешало бы подшить, — он приподнял ступню и показал выглядывавшие из дырки пальцы. — От мокроты разошлись.

Пойкко, еле сдерживая радость, потупился, сделав вид, что озабочен тем, как бы купающиеся в жарком пламени куропатки не слишком подгорели. А в душе он ликовал. Значит, удастся, как следует отдохнуть, но главное, его ждёт продолжение истории о скитаниях героев седой старины, которую вчера после ужина начал рассказывать ему Каукиварри.

Пойкко сидел на устланной мягкой хвоей земле напротив исавори и из-под навеса ветвей поглядывал на небо — не покажется ли долгожданный просвет в тяжёлых тучах?

Ель, под которой они с Каукиварри сидели, практически не давала струям дождя доставать до земли, и потому здесь было сухо и уютно. Лучшего места для того, чтобы укрыться от непогоды, и представить себе было трудно. А дождь с монотонным гулом лил не переставая. Казалось, всё небо решило излиться на землю и поглотить её целиком. Река, видневшаяся сквозь прибрежные тальники, вздувалась буквально на глазах. По тропе, по мхам, перескакивая через выступавшие корни и пробиваясь под ними, повсюду струилась вода. Каждая рытвинка, каждое дупло на упавших деревьях — всё было доверху заполнено водой. Ближняя болотина уже подтопила осоки, хвощи и кусты мелколистной лапчатки. В набухших чёрных водах плавали сбитые дождём листья и гнилой сор. Избитый хлёсткими струями, не выдержавший напора падающей с неба воды, гнул книзу неокрепшие зелёные стебли разросшийся вдоль тропинки малинник.

— Всё Л’ёкко, проказник, — совсем беззлобно сказал Каукиварри. Он сидел, ссутулив плечи, и пучком травы утирал кровь на ушибленной лодыжке. — Его проделки. Не может он без этого. Всякого норовит задеть, подтолкнуть. Откуда взялся этот корень?

Пойкко потёр собственное колено, ушибленное ещё вчера поутру. Нога почти не болела, зато синяк вылез чёрный, с жёлтыми разводами по краям.

— Сколько уж обживаем землю, а Л’ёкко никак не уймётся, всё чужие мы для него! — ворчал исавори. — Аж до кости… И кровь не останавливается. Ну, Л’ёкко! Нашёл, кого мучить! Знаешь, чувствую, не ходок я сегодня.

И отвечая на вопросительный взгляд Пойкко, добавил:

— Нам бы с тобой дотянуть до тайко-сья [15] Тайко-сья — святилище. . Там тоже кувасы стоят, есть где и от дождя, и от нечисти спрятаться. Придётся денёк отлежаться, — он натужно вздохнул. — Стар я…