Уилл Хант - Подземный мир. Нижние этажи цивилизации

Лиз Раш, подруга Стива, наблюдательная женщина с каштановыми волосами выше плеч, проверяла батарейки на газовом детекторе для закрытых пространств. Этот прибор должен был давать сигнал, если в непроветриваемых туннелях нам встретится ядовитый газ. Вместе со Стивом Лиз спускалась в подземелья Нью-Йорка, но переход под Парижем был для нее первым. Рядом с Лиз перебирали вещи еще двое новичков: Джаз Майер, девушка с рыжими дредами, приехавшая из Австралии, где исследовала ливневую канализацию под Мельбурном и Брисбеном, и Крис Моффет, выпускник философского факультета из Нью-Йорка, — для него это был первый экскурс в подземный мир.

«Вероятность осадков — пятьдесят процентов», — сказал Стив, в последний раз посмотрев в телефон перед тем, как его выключить. Главной угрозой для нашего путешествия был дождь: мы доберемся до коллекторов, и даже непродолжительный ливень на поверхности мог вызвать там потоп. Этот июнь в Париже был дождливым, и с момента прибытия в город мы следили за погодой со всей серьезностью. Стив попросил своего товарища по интересам, Иана, регулярно отправлять нам свежий прогноз погоды по SMS. Мы пообещали друг другу: при первых признаках дождя мы сворачиваем мероприятие.

Пока мы топтались у входа, Мо, которому была поручена роль нашего хроникера, посмотрел на часы и пометил в блокноте: «Девять сорок шесть вечера, спускаемся». Стив полез первым, протиснулся в отверстие, отталкиваясь ногами, как в упражнении «ножницы»; за ним последовали остальные, один за другим. Мне выпало идти последним: я в последний раз взглянул на железнодорожные пути, сделал глубокий вдох и пополз вниз, в темноту.

Туннель, в котором мы оказались, был узкий и низкий; каменные стены по бокам — сырые и липкие. Я повернул рюкзак на грудь и пополз на четвереньках; спина терлась о каменистый потолок, а вокруг ладоней и коленей плескалась холодная вода. От камня шел землистый, почти сельский аромат, словно от известняка, пропитанного дождем. Лучи от наших налобных фонариков мелькали, как в стробоскопе, сбившемся с ритма. Ощущение иного места было очень сильным: мы словно находились на дне океана. Гудки автомобилей на дорогах, грохот трамвая на авеню генерала Леклерка, приглушенные голоса парижан, курящих под навесами местных брассери, — всё исчезло.

Стив повел нас на север. Добравшись до просторной подземной галереи, мы продолжили путь гусиным шагом, под чавканье грязи, затем спустились в сводчатый проход с земляным полом, где наконец выпрямились и зашагали дальше по первому отрезку нашего перехода.

Парижане говорят, что их город, дырявый как перфорированный лист, подобен огромному ломтю швейцарского сыра. Больше всего дыр — разумеется, в катакомбах. Это гигантский каменный лабиринт, двести миль туннелей, которые расположены в основном на левом берегу Сены. Некоторые из них затоплены, частью разрушены, здесь полно ям; другие еще могут похвастаться стенами из аккуратно уложенного кирпича, элегантными сводами потолков и изящными винтовыми лестницами. Строго говоря, здесь не катакомбы (само слово, как считается, образовано от слияния греческого корня κατά [ «вниз»] и латинского tumba [ «гробница»]), а каменоломни. Могучие и прекрасные здания, которые мы наблюдаем на набережной Сены: собор Парижской Богоматери, Лувр, Пале-Рояль, — были возведены из блоков известняка, вырубленных в этих подземельях. Первоначально планировалось использовать добытый материал для строительства римского города Лютеции; следы первых туннелей до сих пор можно обнаружить в Латинском квартале. За несколько столетий, по мере роста города, каменщики поднимали на поверхность всё больше известняка, и подземный лабиринт разрастался под городом, подобно корням огромного дерева.

Прежде чем Надар впервые спустился с фотоаппаратом в подземелье Парижа, в каменоломнях царила тишина. Немногими постоянными посетителями были несколько городских рабочих, которые трудились в оссуарии, сгребая кости то в один, то в другой угол катакомб; сотрудники Генеральной инспекции каменоломен, укреплявшие туннели во избежание их обвала под весом города; немногочисленные грибники, которые использовали сухое и темное пространство катакомб, чтобы вырастить урожай. Для остальных жителей города каменоломни были «слепым пятном» — каким-то абстрактным и далеким местом, в большей степени воображаемым, нежели реальным.

Автопортреты, фото Феликса Надара; Национальная библиотека Франции

Теперь же, спустя много лет после деятельности Надара, с первой минуты нашего похода мы почувствовали, что в каменоломнях кипит жизнь. Стены пестрели яркими граффити, а на земляном полу везде виднелись следы обуви. В мелких водоемах мы видели водовороты грязи — признак того, что недавно кто-то проходил здесь. Недавними посетителями были так называемые катафилы, члены неформального объединения парижан, проводившие дни и ночи в прогулках по катакомбам. Одна из важных страт в королевстве городских исследователей, эти катафилы были по преимуществу студентами в возрасте около двадцати лет; некоторые, впрочем, оказывались вполне взрослыми людьми — пятидесяти, а то и шестидесяти лет: многие из них всю жизнь исследовали каменоломни и даже воспитали детей и внуков — новые поколения катафилов.

На службе города состоял специальный полицейский эскадрон, — их называли cataflics (дословно — «катакопы»); эти служители правопорядка патрулировали туннели и выписывали нарушителям штраф в шестьдесят пять евро. Однако это мало сдерживало катафилов, которые считали катакомбы территорией своего обширного тайного клуба по интересам.

Стив Данкан

Примерно через два часа после спуска Стив провел нас в новый туннель, настолько узкий и низкий, что мы легли на живот и на локтях поползли через грязь. Вывалившись на другой стороне, мы увидели лучи трех фонариков, покачивающихся в темноте. Это были молодые парижане, трое катафилов, возглавляемые высоким, поджарым, темноволосым мужчиной лет двадцати пяти, которого звали Бенуа.

«Добро пожаловать на Пляж!» — такими словами он торжественно приветствовал нас.

Мы оказались в одном из главных мест, где собирались катафилы, — в просторной пещере с песчаным полом и высоким сводом, который держали толстые колонны из известняка. Каждый квадратный сантиметр поверхности — стены, столпы и почти весь каменистый потолок — был покрыт рисунками. Тусклые и мрачные на первый взгляд, они играли яркими красками под лучами фонарей. В центре располагалась репродукция гравюры Хокусая «Большая волна в Канагаве»: вздымающаяся волна кипенно-белого и синего цвета. По всему помещению стояли вытесанные из камня столы, скамьи и стулья грубой работы. Посередине возвышалась гигантская статуя мужчины с воздетыми руками — своего рода подземный Атлант, удерживающий на своих плечах город.