Константин Писаренко - Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры

Я признаю себя виновной в том, что хотела убить московского обер-полицмейстера Трепова и с этой целью, взявши из дома заряженный револьвер, пришла на общий прием просителей в доме обер-полицмейстера и пыталась выстрелить, но выстрела не последовало, так как револьвер дал осечку. Мысль убить обер-полицмейстера явилась у меня на прошлой неделе, в среду или в четверг, после того, как я прочитала в газетах распоряжение относительно наказания задержанных в Москве 9 февраля. У меня явилась мысль отмстить обер-полицмейстеру за приговор относительно задержанных и отмстить только путем его убийства; никакой другой формы мщения я не хотела…

Сегодня я отправилась на прием, чтобы сделать убийство, и взяла с собою револьвер, зная хорошо, что он заряжен на все заряды, но перед своим уходом я револьвера не осматривала. Я совершенно свободно прошла в приемную, написанного прошения у меня никто не спрашивал, так оно и осталось у меня в кармане и было уже потом отобрано от меня после задержания. Я вошла в комнату и стала вместе с прочими просительницами в первом ряду. Это было в 1 час. Скоро вошел в ту же комнату Обер-Полицмейстер и стал принимать просительниц. В это время я вышла из толпы и направилась к Обер-Полицмейстеру, которого от меня никто не загораживал. Револьвер был у меня сначала в кармане. Я опустила туда руку, взвела курок, вынула револьвер, нацелилась в Обер-Полицмейстера и в таком виде вышла из толпы и направилась к нему.

Что дальше было, и спустила ли курок, стукнул ли – я определенно не могу сказать и припоминаю весьма смутно. В совершенно нормальное, прежнее состояние я пришла только тогда, когда меня вели по двору. Больше в свое оправдание добавить ничего не могу.

Подписали:

Евгения Александровна Алларт

Судебный следователь (подпись)

Прокурор Палаты Посников

Прокурор Набоков »

Артемов В.В.

Дом Романовых. М., 2013. С. 420, 421.

Из обзора важнейших дознаний, производившихся в жандармских управлениях за 1902 год

«2-го апреля 1902 года‚ около часа дня, в швейцарскую комитета министров вошел приехавший в карете офицер в адъютантской форме и заявил, что он должен лично передать министру внутренних дел имевшийся у него пакет от великого князя Сергея Александровича. После ответа швейцара, что егермейстера Сипягина еще нет, офицер вышел, но тотчас вернулся, сказав, что будет ждать. Через несколько минут министр приехал и при входе в швейцарскую был встречен названным офицером, который двумя выстрелами из револьвера смертельно ранил егермейстера Сипягина.

При первом же осмотре преступника было очевидно, что он не военный, и надел форму лишь для более легкого доступа в Мариинский дворец, а затем он и сам назвал себя бывшим студентом киевского университета Степаном Валериановым Балмашевым. В отобранном у последнего портфеле оказалось еще два конверта подобных вышеупомянутому, с надписями: министру внутренних дел и обер-прокурору святейшего Синода Победоносцеву.

От всяких объяснений по делу Балмашев отказался, заявив, однако же, что министр убит им по соображениям политического характера».

Обзор важнейших дознаний, производившихся в жандармских управлениях за 1902 год. Ростов-на-Дону. 1906. С. 6.

Из очерка «Памяти С.В. Балмашева»

«Достопамятного 2-го апреля в 1 час без 5 минут пополудни к малому подъезду Государственного Совета (куда Сипягин должен был приехать ровно в 1 час) подкатила карета. Предупредительно подскочивший и распахнувший дверцы, швейцар увидел блестящего адъютанта, небрежно-повелительным тоном заявившего, что он экстренно из Москвы от Его Высочества Сергея Александровича и должен непременно видеть министра внутренних дел. Узнав от швейцара, что министр еще не приезжал, офицер, чтобы выиграть время, приказал извозчику поехать к нему на квартиру, но через несколько времени велел ему вернуться обратно и, входя, заявил, что лучше дождется министра в приемной.

Поведение мнимого адъютанта было так спокойно и естественно, перед глазами присутствующих был такой типичный щеголь-офицер, что не совсем обычная обстановка приезда такого экстренного посланника от великого князя, бывшего на остром конфликте с Сипягиным, не возбудила ни в ком ни на минуту даже и тени каких бы то ни было сомнений…

Ровно в час к подъезду подкатила министерская карета, и Сипягин, предупрежденный о прибытии экстренного посла от великого князя Сергея, с недоумением подошел к адъютанту и принял от него конверт… В то время, как он был занят распечатыванием этого конверта, раздалось один за другим несколько выстрелов, и, получив две смертельные раны, всесильный временщик свалился к ногам юноши-революционера… “Так поступают с врагами народа! ” – громко и твердо заявил стрелявший, обращаясь к совершенно растерявшимся и потерявшим голову от неожиданности и ужаса слугам».

Памяти С.В. Балмашева // Вестник русской революции. 1903. № 3. Отд. 1. С. 193, 194.

Из воспоминаний Дмитрия Николаевича Любимова, помощника госсекретаря Государственного Совета

«В Петербурге 2 апреля 1902 года, в час дня, в Мариинском дворце, в помещении Комитета министров, был смертельно ранен прибывший на заседание комитета министр внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин.

Весть об этом с быстротой молнии распространилась по дворцу. Одним из первых извещен был о случившемся государственный секретарь В. К. Плеве, в кабинете которого я случайно в то время находился по служебным делам, занимая тогда должность помощника статс-секретаря Государственного совета. Вбежавший в кабинет курьер, сообщая о событии, в волнении добавил, что министр ранен личным адъютантом московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича при передаче министру пакета от генерал-губернатора.

Вместе со сходившимися с разных сторон чинами государственной канцелярии, передававшими друг другу непонятно откуда уже известные подробности произошедшего, мы целой группой, с государственным секретарем во главе, быстро спустились по внутренней лестнице и коридорам в прихожую Комитета министров.

В комитетской прихожей, длинной, немного узкой, разделяемой аркой на две половины, выделялись две группы: одна, ближайшая к двери, через которую мы вошли, имела в центре молодого офицера в адъютантской форме, худого, довольно высокого роста, с маленькой, чуть заметной бородкой, страшно бледного, с трясущимся подбородком, что-то объяснявшего и как-то неуклюже, натягивая ремень через голову, снимавшего шашку по требованию стоящего перед ним заведующего дворцом полковника Шевелева. Полковник, держа в руках револьвер, – большой браунинг, видимо, отнятый у офицера, каким-то тонким, неестественным голосом кричал: