Александр Бушков - Крым и крымчане [Тысячелетняя история раздора]

С аграрной реформой у Рады получалось плохо. Помещичьи земли начали «социализировать», то есть отписывать на государство, – но механизма передачи ее крестьянам так и не выработали. Мало того – принялись «социализировать» уже не помещиков, а зажиточных крестьян, что благодушия тем не прибавило, наоборот. Крестьяне победнее давно уже вели себя подобно своим «братьям по классу» в России: вышибали помещиков из их имений, делили землю и имущество, как-то не заморачиваясь «социализацией».

К тому же по условиям мирного договора Украина обязалась предоставить двум державам-победительницам 60 миллионов пудов хлеба, 3 миллиона пудов скота живым весом, 400 миллионов яиц и сотнями тысяч пудов другие продукты – сало, масло, сахар. Именно за продуктами оккупанты в первую очередь и пришли: в их странах, оказавшихся в блокаде, двигалось к самому лютому голоду…

Все продовольствие и весь скот Украина обязывалась поставлять совершенно бесплатно, – для чего следовало столь же бесплатно взять у крестьян, – а где же еще?

Три вещи всегда приводили в бешенство крестьянство любой страны: мобилизация рекрутов, повышение налогов, реквизиция продуктов… Повсюду по деревням заработали напильники: многие, покидая рухнувший фронт, прихватили с собой винтовки, справедливо полагая, что в условиях полного хаоса и неопределенности в хозяйстве «винтарь» окажется весьма даже необходимым. И теперь превращали винтовки в обрезы. Дело нехитрое: напильником укорачивается ствол, обычной пилой вмиг отпиливается приклад, пилой и ножом укорачивается деревянное ложе. При умелых руках и хорошем инструменте работа не отнимет и часа. Прежней дальности уже не будет, но на близком расстоянии убойность сохраняется – и под одеждой прятать обрез гораздо удобнее, чем открыто таскаться с длинной винтовкой…

Прошел слух, что объявился серьезный «батько» и «защитник» Нестор Иваныч Махно, который уж точно не даст хлебороба в обиду ни городским говорунам, ни чертовой немчуре. Батька и точно объявился, и народ к нему повалил. Понемногу развернулась самая настоящая партизанская война. Да вдобавок иные села, огородив себя окопами, воевали то с соседями, то с любыми пришельцами извне. В советские времена был запрещен к показу кинофильм «Дума о Британке» – хотя уже повсюду висели рекламные плакаты с Николаем Олялиным, и в журнале «Советский экран» появилась статья о нем с кадрами из фильма. Фильм как раз и рассказывает об одной такой деревушке, Британке, где жители провозгласили «Британскую республику Советов». Увы, мне до сих пор так и не удалось его посмотреть…

Что-либо серьезное предпринять против крестьянских повстанцев Грушевский и его правительство были просто не в состоянии. Хотя иные поздние источники и уверяют, будто у Грушевского было под командой с полсотни тысяч штыков, по точным данным штаба германских войск на Украине, воинство Рады составляли «две тысячи бывших солдат и офицеров, безработных и авантюристов». Так что порядок сохранялся лишь там, где располагались подразделения оккупантов, – а всей остальной территорией, по сути, владел Махно…

К тому же как гром с ясного неба грянул нешуточный скандал. На заседание правительства (где наверняка обсуждалось нечто эпохальное, не имевшее отношения к грубой прозе жизни) бесцеремонно вломилась немецкая воинская команда, и ее командир объявил, что пришел арестовать министра внутренних дел, директора департамента МВД, министра иностранных дел и военного министра. В наличии оказались только два первых – и немцы их тут же сграбастали.

Оказалось, что по приказу именно этой теплой компании решительные вооруженные хлопцы схватили в собственном доме и увезли в Харьков состоятельного киевского банкира Абрама Доброго. Вообще-то он был политическим противником Рады и ее политики, вслух критикуя и то и другое. Однако дело было вовсе не в том, что Добрый якобы готовил заговор против Рады, а в самом вульгарном рэкете: у банкира вымогали сто тысяч рублей, на каковую сумму он и подписал чек после мягких уговоров – типа револьверного дула под носом. А поскольку Добрый играл едва ли не ключевую роль в комиссии Рады, ведущей с оккупантами экономические переговоры, немцы очень быстро принялись его искать. К тому времени выяснилось, что к похищению причастны и премьер-министр, и еще несколько чиновников из силовых структур. Подмели и их, всю рэкетирскую компанию отдали под германский военно-полевой суд, правда, особенно не лютовавший, – премьер-министр и военный министр получили два года, остальные и вовсе по году.

Даже без этого скандала оккупантам было уже ясно, что с Центральной Радой каши не сваришь. Поскольку положение она не контролирует совершенно. Австрийские агенты сообщали в Вену, «что никакой Украинской республики в действительности нет, что это один фантом, что существует кучка молодых политиков весьма радикального направления, которым удалось каким-то образом очутиться в роли правительства». Австрийский граф Форгач выражался еще решительнее: «Все они находятся в опьянении своими социалистическими фантазиями, а потому считать их людьми здравого ума и трезвой памяти, с которыми было бы можно говорить о серьезных делах, не приходится. Население относится к ним даже не враждебно, а иронически-презрительно».

В Берлин шли схожие донесения. Про «социализм» было упомянуто отнюдь не ради красного словца: большевиков в Центральной Раде не имелось, зато туда набилась масса социалистов и марксистов других направлений: меньшевики, эсеры и прочие разновидности. Многие как-то забывают, что левых, социалистических, марксистских партий было много – и их разногласия с большевиками относятся в первую очередь к различным толкованиям трудов бородатого «пророка»…

Как гласит старый пошловатый анекдот: если в борделе дела идут плохо, меняют не кровати, а девок. Примерно этим и занялись всерьез немцы еще до скандала с Добрым. В штабах и спецслужбах оккупантов хватало знатоков украинской истории. Решено было возродить гетманство – в надежде, что народу это понравится и утихомирит страсти.

Кандидат отыскался быстро: Павел Петрович Скоропадский, прямой потомок стародавнего гетмана, бывший генерал-лейтенант Российской императорской армии, крупнейший украинский помещик, знаток шести языков (чье имение Тростянец к тому времени крестьяне спалили дотла).

Человек, нужно признать, интересный и в чем-то незаурядный. Будучи блестящим кавалергардом, добровольно отправился на русско-японскую войну, в казачью часть, где за храбрость получил золотое оружие и погоны полковника. Над его петербургским особняком еще до ухода на войну и до самой революции развевался желто-голубой украинский флаг (на что власти взирали грустно-философски и никаких мер не принимали – Скоропадский был вхож и к царю). Особняк этот стал своего рода «Клубом малороссов». Ни о каких насильственных действиях в пользу «самостийности» речь не шла – но флигель-адъютант царя (со временем Скоропадский получил и это звание) регулярно устраивал «украинские вечера» с малороссийской кухней и долгими разговорами «за старину». Ну а то, что ставший генералом Скоропадский немало повоевал против немцев, последних ничуть не напрягало – большая политика эмоциями не балуется. Главное, человек солидный и приличный.