Эрих Куби - Русские в Берлине [Опыт Второй мировой войны. 1941–1945] [litres]

В понедельник 21 мая, на Троицу, две молодые немецкие женщины встретились впервые за несколько недель.

«Мы с Ильзой быстро обменялись быстрыми неизбежными вопросами: «Сколько, Ильза?» – «Четыре раза. А ты?» – «Понятия не имею. Мне пришлось прокладывать себе путь через звания, вплоть до майора». Мы сидели на кухне и пили настоящий чай. Ильза еще не закончила свой рассказ, как ее муж извинился и вышел, якобы послушать новости по транзисторному приемнику соседа. Когда он ушел, Ильза скорчила гримасу. «Ха, он не может этого слышать». Похоже, он мучил себя упеками за то, что оставался в бездействии в подвале, когда «иваны» насиловали его жену. В первый раз, в подвале, он находился совсем рядом. Должно быть, для него это были мучительные воспоминания» («Женщина в Берлине»).

Гус прислал нам следующий репортаж того времени:

«На муниципальном кладбище [района Берлина] Лихтенберга устроили полковой командный пункт. Пока С. обсуждал свои заметки с комендантом, мы отправились на кладбище. Мы искали могилы Вильгельма Либкнехта, Бебеля и Меринга. Роза Люксембург и Карл Либкнехт тоже были похоронены здесь, однако гитлеровцы разгромили их могилы. Рядом с кладбищем мы обнаружили большую больницу для железнодорожников. Теперь в ней отдыхал наш полк. Здесь же находился небольшой красивый парк с деревьями, цветочными клумбами и скамейками вдоль дорожек…

Пришла делегация – директор соседней детской больницы и человек из его персонала. У них закончилась провизия, и дети голодали. Полковая канцелярия немедленно выделила им припасы, и, пока их забирали, я поговорил с немцами.

Гус: «Что вы думаете о том, как наше командование обходится с вами? Похоже это на то, что расписывал вам Геббельс?»

Из директора излился целый поток льстивых благодарностей.

Гус: «А вам известно, как ваши солдаты обращались с нашими больными детьми?»

Словесный поток немца внезапно прекратился. Он мучительно выдавил из себя: «Нет».

«Мы знаем, что-то происходило…» – вмешался второй немец. Директор промолчал. Я привел несколько примеров. «Ужасно, ужасно», – пробормотал директор.

Мы расположились на первом этаже дома № 9 по Альт-Фридрихфельд-штрассе. В нем было четыре этажа, и он делился на два блока. Одни ворота выходили на улицу, другие во двор. Жильцами оказались профессиональные рабочие, конторские служащие и один мелкий бизнесмен. Сам дом от бомбежек не пострадал. Был поздний вечер, и все жильцы находились в подвале, где они жили месяцами. Владелец нашей квартиры суетился, помогая нам готовить постели.

Закончив, он сказал: «Я механик. И я… я состоял в партии». Потом быстро добавил: «Иначе невозможно было устроиться на работу, только члены партии имели работу». Он подождал ответа. Потом продолжил: «Скажите мне правду. Меня сошлют в Сибирь? И если так, то могу ли я взять с собой свою семью? У меня жена и семилетний сын».

В этом члене партии было так много старушечьего, так много трусливой подобострастности, что я почувствовал отвращение.

Я протянул ему номер Volkischer Beobachter и указал на две последних строки передовицы: «Берлин никогда не будет оставлен, это составная часть фронта. …Вот-вот в бой будут брошены свежие силы». «Что вы на это скажете?» (Беседа происходила за день до капитуляции.)

«Все это чистой воды пропаганда. Берлин взяли за горло. Если русские добились этого, то с нами все кончено… И я отправлюсь в Сибирь, но, если это возможно, со своей семьей».

Эрнст Бауэр, парикмахер, достал из кармана справку из полиции. В ней указывалось, что он неблагонадежен и, следовательно, лишен права служить в вермахте. Похожие документы предъявляли многие берлинцы; должно быть, они стояли за ними в очередях… Или в Германии действительно оказалось так много неблагонадежных элементов, носивших с собой подтверждающие это документы?»

Эксцессы со стороны русских несомненно послужили немцам поводом для оправдания того, что они заглотнули старую нацистскую концепцию о неполноценности русских, как наживку – вместе с крючком, леской и грузилом. Что позволило им в очередной раз подправить свой календарь и сделать вид, будто новая эра началась с неправых деяний других. Точно так же они отреагировали на поражение 1918 года; и раз уж подобные исторические ошибки глубоко укоренились в памяти нации, их вряд ли можно искоренить. Правда больше не приветствуется, да и в любом случае она не способна разрушить или заместить собой созданные к тому времени мифы – в 1918 году это был миф об «ударе ножом в спину» [123] Легенда об ударе ножом в спину – теория заговора, распространявшаяся представителями высшего военного командования Германии и перекладывавшая вину за поражение страны в Первой мировой войне на социал-демократию; согласно этой легенде, германская армия вышла непобежденной с полей сражений мировой войны, но получила «удар в спину» от оппозиционных «безродных» штатских на родине. (самообман есть прелюдия к новой катастрофе).

В 1945 году подоспело множество новых оправданий – и обвинений. Нет необходимости говорить, что те, кто громче всех выдвигал обвинения, далеко не всегда отличались чистой совестью. Как мы уже видели, один из наиболее эффективных способов дать отпор возможному русскому насильнику – это открыто и мужественно противостоять ему. Но как могли немцы быть открытыми с народом, которому они сами принесли невыразимые страдания?

Политические отношения между Россией и Германией должны были в первую и главную очередь основываться на честном признании того факта, что немцы совершили в Советском Союзе самые чудовищные преступления. Однако немцы никогда не были готовы сделать подобное признание. Они не смогли проявить мужество в момент слабости – что достойно огромного сожаления, – когда видели, как «высшие проявления героизма» быстро сменяются полным крахом.

Было бы неправильным считать, будто русские не смогли заполучить Германию только из-за поведения своих войск. Скорей всего, результат не отличался бы, если бы они вели себя, как ангелы небесные. Они проиграли ее еще до того, как ступили на немецкую землю – и не из-за преступлений, в которых повинны сами, а из-за немецких преступлений в России. Даже предательское нападение Германии на СССР в июне 1941 года не стало чем-то новым в истории – это было всего лишь повторением немецкого вторжения 1918 года [124] В феврале 1918 г., когда велись мирные переговоры в Брест-Литовске. , неудержимым империалистическим стремлением «расы господ».

Русские эксцессы 1945 года не уничтожили самоуверенность немцев, а просто предоставили им возможность забыть собственные зверства и указать обвиняющим перстом на кого-то другого – в результате чего формирование партнерских отношений, которые сами по себе могли дать Европе прочную политическую структуру, оказалось надолго отложенным.