Эрих Куби - Русские в Берлине [Опыт Второй мировой войны. 1941–1945] [litres]

«Зоопарк превратился в кровавое поле боя, усеянное воронками от бомб и иссеченное траншеями. Дорожки и лужайки перепаханы танками… Все здания разбиты снарядами или сгорели; не уцелело ни одной крыши. Повсюду груды развалин; везде разбитые машины и остовы танков: деревья повалили, чтобы создать преграды; изгороди повалены и разорваны; под упавшими ветвями тела людей и животных… Большая часть внешней стены разрушена, не работали водопровод, газоснабжение, подача электричества и канализация.

До 23 мая в Зоопарке все еще оставались русские; они жили в развалинах аквариума и заставили персонал похоронить 82 трупа и много мертвых животных. После ухода русского гарнизона мародерствующие солдаты и немцы стали совершать набеги на Ботанический сад. Они перелезали через разбитые ворота, стены, входы и окна. Поначалу не было никого, кто занялся бы этим местом; затем, после ожесточенных политических споров, бургомистр Тиргартена поручил бывшему водителю Зоопарка, В., возглавить работы по очистке.

Денег не было совсем. Бывшие работники Зоопарка, вместе со своими женами, с энтузиазмом и без всякой оплаты принялись за работу. Это благодаря им и муниципалитету Тиргартена, который позволил нам привлечь на помощь себе 2000 женщин, 1 июля Зоопарк снова открылся, хотя даже тогда он больше походил на груду мусора, чем на зоопарк.

В конце июля буквально из ниоткуда возник второй директор Зоопарка. Он был сменным официантом в нашем главном ресторане, и ему каким-то образом удалось убедить власти Берлина поставить его во главе этого места. Нет необходимости говорить, что между ним и бывшим водителем разразилась борьба за власть, и их встречные обвинения несколько недель громко звучали в саду. Вдобавок ко всему, представители оккупационных властей пожаловались в магистратуру, что оба директора пьяницы. Тогда отдел просвещения сместил обоих и в начале августа назначил директором меня, вплоть до формирования нового правления (которое, в соответствии с приказом союзников о прекративших свое существование компаниях, должен был назначить муниципалитет). Моим главным управляющим стал герр В.С. …

Все это лето мы предпринимали лихорадочные усилия, чтобы провести воду, канализацию и электричество. Поскольку никаких старых планов не сохранилось, нам пришлось положиться на опыт водопроводчика П., много лет работавшего в Зоопарке, электрика Б. и его сына, монтера И., и главного строителя, В. Самым важным по-прежнему оставались отопление и защищающие от непогоды убежища, которыми нужно было обеспечить оставшихся животных численностью в 91 экземпляр. Мы построили отсеки в развалинах больших павильонов для животных и накрыли их временными крышами. В результате у нас получился небольшой павильон для слона и вполовину меньший домик для обезьян. Еще нам нужно было позаботиться о посетителях. В обширных развалинах главного ресторана мы устроили небольшой буфет, накрыли бывшую кухню крышей и, восстановив одну из старых котельных и разгородив помещения, обеспечили центральное отопление и горячее водоснабжение. Все проломы в стенах ресторана заложили кирпичом, чтобы туда не проникали посторонние. В первую зиму нам удалось провести тепло в дома гиппопотама и фазанов. В других местах нам пришлось обходиться оставшимися железными и самодельными кирпичными печками. Все это оказалось бы невозможным, если бы британские военные власти не помогли нам с гофрированным кровельным листом, толем, стеклом и цементом. Каждый месяц заботливый полковник Л. обходил со мной Зоопарк, чтобы выяснить, что необходимо в первую очередь.

Среди уцелевших животных были такие экземпляры, как слон Сиам, самка шимпанзе Суси, африканский марабу и родившийся в зоопарке в 1943 году самец гиппопотама (бегемота), Кнаушке. К концу 1945 года наше поголовье животных возросло до 205 экземпляров 72 видов, в основном за счет попугаев, подаренных нам их владельцами из-за того, что их нечем было кормить. Осенью центральный департамент продовольствия начал снабжать нас нормированными рационами пищи для животных, но приказал нам не увеличивать число животных из-за продолжающейся нехватки продовольствия. Мы с трудом увеличивали наши рационы, отправляя наши самодельные грузовики, которые работали на угле (с газогенераторным двигателем), за сотни километров, чтобы запастись летом зеленью. Одновременно мы выращивали овощи и корма для животных на тех свободных площадях, что у нас имелись. К несчастью, в течение последующих нескольких лет дела не стали лучше…

Мы понесли дополнительные потери, когда союзники взорвали небольшой бункер перед аквариумом, и особенно когда они предприняли две попытки подорвать динамитом большой бункер противовоздушной обороны позади Зоопарка. Вторая попытка, в первых днях августа 1948 года, оказалась самой худшей. Нам не только пришлось загонять всех животных – а к тому времени их число возросло до 649, – в ящики и вывозить за пределы Зоопарка, но еще по возвращении мы обнаружили множество новых повреждений, мало чем отличающихся от тех, что оставались от массированных авиационных налетов. И снова нам, пока не наступили морозы, пришлось приводить в порядок защищающие от непогоды убежища».

Подобного рода отчеты объясняют, почему комендант Берзарин проявил такой энтузиазм относительно «своих» берлинцев, когда корреспондент спросил его, как он с ними ладит. Все, что нам известно о Берзарине, предполагает, что он принял близко к сердцу благополучие города и ставил практические результаты намного выше вопросов идеологии.

Многие русские придерживались такого же отношения к делу. Что, например, объясняет, почему советскому редактору Tagliche Rundschau – «Ежедневного обозрения», Вайспапиру, дали специальное указание написать передовицу под названием «Против ложного патриотизма». Незадолго до этого советскому сельскохозяйственному чиновнику, отвечавшему за землю Бранденбург, удалось закончить посевную раньше соседних земель. Когда ему велели передать им свои трактора, он отказался на основании того, что у него еще полно работ по расчистке земли. Когда я обсуждал этот инцидент с Вайспапиром, он сказал: «Очевидно, этот чиновник перепутал Бранденбург с Украиной».

С другой стороны, Берзарин никогда не путал Берлин с Москвой. Он хотел показать народу «логова Гитлера», что для них наступила новая эра. Жители Берлина старались изо всех сил поддерживать в нем иллюзии, будто одобряют его усилия. И неудивительно, что, когда Кармен спросил Берзарина, сталкивался ли тот с актами саботажа, генерал ответил:

«Наоборот, я бы подчеркнул, что все управляющие заводов, инженеры и рабочие с великим рвением принялись за свою работу. Все мои приказы незамедлительно исполняются. Меня поражает, что немцы, так сильно пострадавшие при гитлеровском режиме и невероятно измученные долгой войной, теперь так искренни в своем желании помочь нам. Это хорошо организованная нация, и они любят дисциплину и порядок во всем. Только посмотрите, с каким энтузиазмом население взялось за расчистку улиц. Через неделю вы не узнаете Берлина».