Павел Брянцев - Литовское государство [От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке] [litres]

Казаки-гайдамаки и православные холопы, наэлектризованные подобного рода воззваниями, производили страшные неистовства: католическая святыня предавалась поруганию, костелы разорялись и сжигались, образа католических святых простреливали, рубили и уродовали. Будучи больше всего ожесточены против католического духовенства, гайдамаки и русские холопы предавали его всевозможным мучениям: ксендзов и католических монахов они топили, вешали, обливали кипятком, живых зарывали в землю, сдирали с них кожу и т. п. По словам современников, ожесточение казаков против католиков и униатов было так велико, что они не давали пощады даже умершим. «Гайдамаки, – как говорит один писатель половины XVII в., – врывались в усыпальницы костелов, извлекали оттуда тела умерших и разбрасывали их; были даже такие безбожные лица, – говорит тот же писатель, – которые снимали с мертвых одежды, надевали их на себя и спокойно ходили в них». Памятником этой эпохи служит предание, что какой-то гайдамак повесил в костеле, над главным алтарем, ксендза, жида и собаку и вверху сделал следующую надпись: «Ксендз, жид и собака – все вера однака!»

В эту бурную и страшную эпоху казацких восстаний за православие и русскую народность больше всех досталось жидам. У казаков положено было окончательно истребить это племя. Всякого рода снисхождение или сожаление к этому народу равносильно было измене православию и русской народности, и того, кто решался высказать хоть малейшее сочувствие к жидам, ожидала неминуемая смерть. При истреблении жидов казаки не щадили ни пола, ни возраста и при этом применены были все роды мучений, какие только возможны были. Один раввин, каким-то чудом избежавший участи своих собратий, между прочим, так говорит об истреблении жидов казаками: «Везде, куда только не взглянешь, представляются глазам трупы народа Божия; одни из них валяются на земле, истерзанные мучителями; другие повешены на деревьях, заборах и под крышами домов; третьи плавают на поверхности воды озер, рек и прудов; тысячи младенцев побросаны в колодцы и засыпаны землею. Нет спасения никому из наших братий, ибо мучители их, – заканчивает тот же раввин, – быстрее орлов небесных!» [297]. Говорят, что в это время погибло жидов более 100 000 человек, кроме тех, которые умерли от голода и жажды. Желание казаков истребить жидов не было следствием религиозного фанатизма: жиды, будучи арендаторами и управителями панских имений, своими злоупотреблениями, а также тиранством над русским народом и поруганием православной святыни сами довели казаков до такого ожесточения.

Все польские паны, как только началось восстание казаков, обезумели от страха, потеряли голову и не знали, что делать. Между ними нашелся один только пан, который действительно не потерял головы, – это Иеремия Вишневецкий. Пан этот, незадолго перед этим перешедший из православия в католичество, с яростию ренегата истреблял казаков: «Мучьте их так, чтобы они чувствовали, что умирают!» – кричал он в каком-то исступлении палачам. Но один Вишневецкий, очевидно, не мог усмирить разбушевавшихся казаков; мучениями и истязаниями также нельзя было устрашить их. «Чи умрешь, чи повыснишь – уси один раз мати родила», – говорили они обыкновенно, идя на смерть.

К довершению несчастия поляков умер король Владислав IV. Смерть постигла его в местечке Мерече (Виленской губ.) 20 мая 1648 г., при возвращении его из Вильны в Варшаву. Король умер 54 лет.

Владислав был король умный, гуманный и в высшей степени справедливый. Он высоко ценил свободу совести каждого. Желая облегчить положение диссидентов, он с этою целию издал несколько универсалов; особенно Владислав был расположен к православным: при всяком удобном случае он старался высказать им это и резко осуждал унию. Когда однажды папский нунций стал было укорять его за сие, то король прямо сказал: «Я хорошо знаю историю унии, она введена насильно, без согласия лучшей части русского населения; ее приняли и ввели только некоторые духовные лица и притом из своекорыстных целей». Но несмотря на желание Владислава облегчить в своем государстве участь диссидентов, он не достиг сего: преследование их так же продолжалось и при нем, как и при отце его Сигизмунде III. Правда, в южнорусских областях православная церковь, как мы отчасти видели, пользовалась до некоторой степени свободою, но это было только благодаря личности Петра Могилы, которого и поляки уважали.

При Владиславе IV в Вильне совершено было три в высшей степени замечательных торжества; первые два совершены были католиками, а третье униатами:

I. Торжество по случаю открытия мощей св. Казимира. Открытие мощей последовало в 1636 г. 14 августа. Празднество по сему случаю происходило в Вильне и подробно описано современниками. К назначенному дню на виленских улицах и площадях устроены были триумфальные арки с эмблематическими изображениями и украшенные цветами и зеленью. В самый день празднества, в 10 часов утра, при громе орудий, колокольном звоне, музыке и пении совершено было крестное шествие из костела Св. Яна в кафедральный костел Св. Станислава. Литовский канцлер Лев Сапега нес знамя, присланное папою. Его сопровождали все сенаторы. Это крестное шествие, следуя в кафедральный костел, направилось туда не прямым путем, а разными боковыми улицами, причем около каждой арки останавливалось, совершало особое молитвословие и любовалось аллегорическим представлением. Так, у Рудницких ворот (теперь в Вильне на этом месте базарная площадь), где арки устроены были в виде колоссальной птицы, при приближении крестного шествия появилась на возвышении женщина в глубоком трауре. Она произнесла длинные латинские стихи, в которых изобразила печальное положение города вследствие того, что в нем множество народа, неверующего в католичество, но при этом утешила тем, что в будущем город процветет верными своими сынами, когда вознесут на престол мощи святого Казимира. За последними словами речи изнутри птицы мгновенно явились два ангела и в новых латинских стихах поздравляли жителей г. Вильны с радостным событием канонизации святейшим отцом папою литовского патрона, мощи которого займут подобающее место. Тогда траурная женщина быстро переоделась в царскую богато украшенную мантию с короной на голове; затем откуда-то явилась великолепная колесница, раздались оглушающие звуки труб, и царица торжественно вступила на колесницу и присоединилась к общей процессии. У ратуши изумленным жителям представился замок, как будто из земли выросший, с башнями и бойницами; шествие как бы невольно остановилось: представилось необходимым во что бы то ни стало уничтожить замок, чтобы идти далее; вдруг откуда-то со стороны послышались пушечные выстрелы и картонный замок разрушен: стены, башни, бойницы – все упало к ногам участвующих в процессии. Трубы и литавры загремели победу, и крестное шествие двинулось через развалины картонного замка, как бы на самом деле совершивши блестящую победу. У янского костела, мимо которого проходила процессия, встретило ее целое иезуитское отделение, представлявшее дочерей философии, богословия, поэзии и всех 9 муз, из коих каждая по очереди произносила стихи на языках: латинском, греческом, еврейском и польском (русский язык не был удостоен этой чести). Празднество продолжалось три дня. В память этого события построен был великолепный костел; через 4 года он сгорел.