Жюль Верн - Великолепная Ориноко; Россказни Жана-Мари Кабидулена

Отец Эсперанте был именно таким, каким его описывали господин Мирабаль, юный Гомо и негодяй Хоррес. Все в нем — лицо, движения, походка — выдавало человека волевого и энергичного, всегда готового действовать и привыкшего подчинять себе людей. Его умный и твердый взгляд светился спокойствием и добротой, а густая белая борода не могла скрыть приветливую улыбку. Высокого роста, статный, широкоплечий, он, несмотря на возраст, обладал незаурядной физической силой.

Никто ничего не знал о прежней жизни отца Эсперанте. Он никогда не говорил о своем прошлом, но затаившаяся в его глазах печаль говорила о пережитых им тяжких страданиях.

Не менее самоотверженно, чем отец Эсперанте, трудился преданный ему душой и телом брат Анхелос. Несколько индейцев помогали им в управлении деревней. Но душой всего был, конечно, отец Эсперанте; он был одновременно и алькальдом и пастырем: крестил детей, благословлял на брак, причащал умирающих. Процветание миссии было достойной наградой за все его труды. И если его преемники не будут отклоняться от проложенного им пути, то его творению суждена будет долгая жизнь.

Со времени последнего нападения кива ничто не нарушало покой обитателей Санта-Хуаны, и, казалось, не было никаких оснований чего бы то ни было опасаться.

Но первого ноября около пяти часов вечера, на следующий день после того, как Жак Эллок и его спутники попались в руки Альфанису, у жителей селения появился повод для тревоги. Несколько гуахибо, выйдя из своих хижин, увидели бегущего со всех ног через саванну молодого индейца. Как только юноша их заметил, он закричал:

— Отец Эсперанте… Отец Эсперанте!

Брат Анхелос тотчас отвел его к миссионеру. Тот узнал мальчика, который усердно посещал школу миссии, когда жил со своим отцом в Санта-Хуане.

— Это ты… Гомо?

Мальчик едва мог говорить.

— Откуда ты?

— Мне удалось бежать… Сегодня утром… Я так спешил добраться сюда…

У него перехватило дыхание.

— Отдохни, малыш, — сказал миссионер. — Ты падаешь от усталости… Хочешь есть?

— Потом… я сначала скажу, почему я пришел… там нужна помощь…

— Помощь?

— Там кива… в трех часах ходьбы отсюда… в горах… ближе к реке…

— Кива! — воскликнул брат Анхелос.

— И главарь их тоже, — добавил Гомо.

— Их главарь! — повторил отец Эсперанте. — Этот беглый каторжник, этот Альфанис!

— Он присоединился к ним несколько дней назад… а позавчера вечером… они напали на отряд путешественников, которых я вел в Санта-Хуану.

— Путешественников, которые шли в миссию?

— Да… Отец… Французские путешественники.

— Французы?

Лицо миссионера залила смертельная бледность, глаза его на мгновение закрылись. Потом он взял мальчика за руку, привлек к себе и сказал дрожащим от волнения голосом:

— Расскажи мне все, что ты знаешь…

— Четыре дня назад, — начал Гомо, — в хижину, где мы жили с отцом, пришел человек. Он спросил нас, где кива и не можем ли мы отвести его к ним. Это они разрушили деревню Сан-Сальвадор, они убили мою мать… Отец отказался. Тогда он выстрелил и убил отца…

— Убил! — прошептал брат Анхелос.

— Да… этот человек… Альфанис…

— Альфанис! Откуда он появился, этот негодяй? — спросил отец Эсперанте.

— Из Сан-Фернандо.

— А как он добрался сюда?

— Он нанялся матросом под именем Хоррес на одну из пирог путешественников…

— И ты говоришь, что эти путешественники — французы?

— Да, французы… Они смогли доплыть только до Рио-Торрида… Там они оставили свои пироги, и один из них, начальник, вместе с капитаном пироги нашел меня в лесу около тела отца. Они пожалели меня и взяли с собой, похоронив моего отца. Потом они попросили отвести их в Санта-Хуану… Мы пошли… а вот позавчера, около брода Фраскаэс, на нас напали кива и взяли в плен.

— А потом?

— Потом? Кива направились в сторону гор… и только сегодня утром мне удалось бежать.

Миссионер слушал мальчика с напряженным вниманием. Глаза его пылали гневом.

— Так ты говоришь, — в третий раз спросил он, — что эти путешественники — французы?

— Да.

— Сколько их?

— Отец Эсперанте… Отец Эсперанте!

— Четверо.

— И с ними был…

— Капитан одной из пирог, банива по имени Вальдес, и двое матросов, которые несли багаж.

— А откуда они?

— Два месяца назад они отправились из Боливара в Сан-Фернандо, чтобы потом идти вверх по течению до Серра-Паримы.

Отец Эсперанте некоторое время молчал, погрузившись в свои размышления, потом спросил:

— Ты говорил о начальнике, Гомо. Стало быть, у этого маленького отряда есть начальник?

— Да, один из путешественников.

— Как его зовут?

— Жак Эллок. У него есть товарищ, Жермен Патерн, он ищет разные травы в саванне.

— А двое других?

— Во-первых, молодой человек, он был так добр ко мне… я его очень люблю, — лицо Гомо осветилось благодарностью, — этого молодого человека зовут Жан де Кермор.

Услышав это имя, миссионер встал с выражением крайнего удивления.

— Жан де Кермор? — повторил он. — Это его имя?

— Да… Жан де Кермор.

— Ты говоришь, этот молодой человек приехал из Франции вместе с господином Эллоком и с господином Патерном?

— Нет, Жан рассказал мне, что они встретились в пути… на Ориноко… около деревни Ла-Урбана.

— И они прибыли в Сан-Фернандо?

— Да… и оттуда вместе отправились к миссии.

— А что делает этот юноша?

— Он ищет своего отца.

— Своего отца? Ты сказал, своего отца?

— Да… полковника де Кермора.

— Полковника де Кермора! — воскликнул миссионер, охваченный необыкновенным волнением. Обычное самообладание изменило отцу Эсперанте, он ходил взад и вперед по комнате, не в силах скрыть свое смятение.

Наконец, огромным усилием воли подавив свое волнение, он снова принялся расспрашивать мальчика.

— А зачем Жан де Кермор отправился в Санта-Хуану?

— Он надеется получить здесь новые сведения, которые позволят ему найти отца.

— Значит, он не знает, где его отец?

— Да… Отец… Французские путешественники

— Нет! Четырнадцать лет назад полковник де Кермор уехал из Франции в Венесуэлу, и его сын не знает, где он…

— Его сын… его сын! — пробормотал миссионер, проводя рукой по лбу, словно для того, чтобы оживить свои воспоминания. — И этот юноша отправился один… в такое путешествие?

— Нет.

— А с кем?

— Со старым солдатом.

— Со старым солдатом?

— Да… сержантом Марсьялем.

— Сержантом Марсьялем! — потрясенно повторил отец Эсперанте, и, если бы брат Анхелос не поддержал его, он бы без чувств рухнул на пол.