Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

— И все же, дорогой виконт…

А виконт вежливо, но решительно прервал графиню, которая сама уже не знала, как выпутаться.

— С моей стороны было бы непростительным преступлением пренебречь святой верой и вашими убеждениями. Поэтому, не дожидаясь этого разговора, госпожа графиня, я решил предупредить ваши пожелания, которые имею честь разделять.

— Каким образом? — прервала его графиня, расцветая от счастья.

— Святой отец, который воспитал меня, остался предан вере и своему королю. Ни страдания, ни преследования, ни угрозы не могли заставить его стать вероотступником.

Гонимый, без пристанища, он бродил по равнинам и лесам Анжу [1350] Анжу — старинная провинция Франции; с XI века было самостоятельным могущественным княжеством; присоединено к французской короне в 1480 г.; центр — г. Анже; после революции 1789 г. территория провинции вошла в департаменты Эр-и-Луар, Майен, Сарта (на северо-западе Франции). , жил милостыней, как первые священники на заре христианства. Служил мессы на гумне и в лесу, когда и как мог, для тех немногих достойных, в чьих сердцах теплится вера. И остался непримиримым противником новых законов о церкви.

Я счел необходимым призвать его, как только мадемуазель де Ружмон сказала, что сообщит о своем окончательном решении через две недели.

Я посмел надеяться, что она исполнит мое страстное желание и позволит мне посвятить свою жизнь созиданию ее счастья… И если она не ответит категорическим отказом, который разобьет мне сердце, то набожный наставник моего детства благословит наш союз.

— Быть может, я ошибся? — добавил виконт с вполне искренней горечью. — Возможно, мне следует без промедления отослать к королевским солдатам старого непокорного священника, прибывшего вчера?

— Нет, друг мой, — прервала его графиня, до слез умиленная этой небольшой проповедью. — Нет, мой дорогой, мой преданный дворянин! Но, конечно, если Валентина, пренебрегая столь тонкими, столь глубоко благородными чувствами, не…

Уступив, по крайней мере с виду, комедианту, девушка медленно склонила голову в знак молчаливого согласия. Она была слишком горда и слишком благородна для того, чтобы высказать вслух согласие, которому противились ее сердце и разум.

— Хорошо, дочь моя, — воскликнула госпожа де Ружмон. — Этим вы доставили мне самую большую радость в жизни! Дайте же руку своему жениху!

Невероятным усилием воли преодолев самое гнетущее и сильное отвращение, которое когда-либо испытывала, Валентина протянула виконту ледяную влажную руку. Он поднес ее к губам, взволнованный этим прикосновением до такой степени, что его мужественное лицо внезапно побледнело.

— А теперь скажите мне, виконт, — продолжила госпожа де Ружмон. — После того как ваш преподобный друг освятит союз, надо ли будет обращаться в эту ужасную мэрию и просить… содействия… или… как там называется эта вещь… ну, вмешательства этого распрекрасного Этьена Барийе, виноградаря из Ашера и мэра… так называемой… коммуны?

— Увы, это необходимо, госпожа графиня!

— Фи! Какой ужас!

— Таков закон, и наши чиновники категорически на этом настаивают. Более того, этот святотатственный закон требует, чтобы гражданский брак — извините за ужасное соседство этих двух слов — был заключен прежде венчания. Но, если вы позволите, мы начнем с последнего, единственно значимого для нас.

— А если и вовсе обойтись без мэтра Этьена Барийе, — добавила графиня, которую вмешательство гражданского лица выводило из себя.

— Невозможно, госпожа графиня. Этот порочный закон не признает союза супругов, освященного лишь представителем Господа… даже дети от этого союза не будут признаны законными.

— Достаточно! Достаточно! Иначе я не ручаюсь за себя! О! Как я понимаю тех людей из Вандеи, которые сражаются и умирают, чтобы предотвратить подобные ужасы!

Но, в конце концов, у нас ведь будет священник… настоящий священник! Спасибо, что позаботились об этом, виконт. Благодарю и до скорой встречи.

Виконт откланялся, пообещав прийти на следующий день. Он летел в Жуи на крыльях безумной радости.

Наконец! Валентина дала согласие!

Он не заметил ни отвращения девушки, ни ее сомнений, ни ледяной холодности. Как человек влюбленный и привыкший к легким любовным победам, знающий лишь сожительство с оборванками и необузданную страсть Розы, он приписал долгие колебания мадемуазель де Ружмон ее скромности.

Время от времени он начинал отвратительно хохотать, изо всей силы хлопая себя по ляжкам и повторяя:

— До чего же глупы все эти простофили, начиная с самой графини, помешанной старухи! Во всем этом истинно только одно — надменная, великолепная Валентина и моя безумная любовь к ней!

Скажите на милость — им нужен кюре высшего качества! Хорошо же, я им предоставлю самого первосортного! Если он не понравится, то они уж чересчур привередливы!

Спустились сумерки. Обед, начавшийся в полдень, затянулся. Сеньор де Жуи отправил Толстяка Нормандца в Гедревиль с заданием любой ценой, живого или мертвого, привезти Кюре, Франсуа Лежена.

Толстяк Нормандец, привычный к самым разнообразным причудам своего хозяина, немедля отправился в путь и к полуночи вернулся в сопровождении старого нечестивца.

По невероятной случайности тот был почти трезв. Его обычные собутыльники в тот вечер не стали с ним пить. Батист Хирург получил знатную взбучку от своей супруги Бриарки, папашу Элуи скрутил ревматизм, а Жак Наставник был смертельно пьян еще с предыдущего дня.

Кюре оборванцев доставили на место с завязанными глазами, на повозке, и он в замешательстве предстал перед своим Главарем, которого никогда прежде не видал в одежде аристократа и в столь непривычной обстановке.

— Здравствуйте, Главарь! Рад, но еще более удивлен тем, что вижу вас.

— Добрый вечер, Кюре! Скажи-ка, — заявил Главарь без всякого вступления, — ты как следует знаешь весь этот вздор, который несут настоящие церковнослужители?

— Я? И вы еще в этом сомневаетесь? — возмутился старый мошенник. — Да я бы запросто совершил богослужение перед любым епископом из бывших, не ошибившись ни на слово, ни на букву, ни на запятую… Я знаю обряды как свои пять пальцев, и никому не удастся меня запутать.

— Тем лучше. Я другого и не ожидал от тебя. Ты должен оказать мне одну важную услугу.

— Жду ваших распоряжений, Главарь.

— Получишь тысячу ливров, если я буду тобой доволен. А если предашь или допустишь какую-нибудь глупость — живьем распилю пополам.

— Продолжайте, Главарь! Где наша не пропадала! Что касается предательства, то вы и сами в это не верите! Я пятьдесят лет занимаюсь поджигательством, и уж не с такими заслугами, как у меня, «телегу-то толкать» (предавать).