Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

— Хорошо, старина, прекрасно! Но, знаешь ли, всегда неплохо предупредить тех, кто слишком предприимчив. А теперь к делу. Ты сможешь неделю не пить вина?

— Пусть я буду выглядеть как последний идиот, но ради вас я это сделаю.

— К тому же ты останешься здесь. Я прослежу за тобой и сам буду решать, какая доза тебе не повредит.

— Мой рацион — пять бутылок… До того я трезв!

— Согласен! Ты знаешь Анжу?

— Как свои пять пальцев!

— Сумеешь ты сыграть роль гонимого священника… так, чтобы одурачить аристократов из бывших, которым хорошо известны все обряды?

— Если не разговаривать, притворяться глухим и не слишком напирать на благочестие, можно обвести вокруг пальца самого папу римского.

— Ну что ж, я вижу, ты мастак…

— Так все же, чего вы от меня хотите?

— Ты выучишь свою роль слово в слово, чтобы сыграть ее без сучка, без задоринки, когда это понадобится.

Когда придет время, я раскошелюсь для тебя на новые тряпки, на все необходимые побрякушки, и ты обвенчаешь меня, следуя всем канонам нашей святой матери-Церкви, в гостиной соседнего замка, превращенной для этого случая в домовую церковь.

— Но у меня в Фарронвиле есть церковное облачение…

— Оставь свое барахло в подземелье, — со смехом заявил Главарь. — Будет, по крайней мере, неосторожно выставлять его напоказ.

А теперь пей сколько влезет, если к тому лежит твое сердце. Толстяк Нормандец проследит за тем, чтобы ты не нуждался ни в еде, ни в питье. Завтра поговорим подробнее.

В то время как бандит готовил гнусную комедию, которая должна была отдать в его власть Валентину де Ружмон, девушка в тоске и горе убежала в свою спальню, чтобы уединиться и подумать о том, что делать дальше. Она лихорадочно написала несколько отчаянных строк своему незнакомому другу:

«Свершилось! Я обручена! О! Пусть Господь простит мне то, что я оскверняю таким образом это слово! Он знает, что я подчиняюсь страшному принуждению и что сердцу моему чужд этот обман…

Этот человек утверждает, что наш союз будет благословлен настоящим священником… Я больше не знаю, что делать и думать. Но я слепо подчинюсь Вам, все еще надеясь, что Вы принесете мне избавление.

На следующий день, на заре, таинственный посланник принес ответ, по прочтении которого бледные щеки Валентины внезапно порозовели.

«Не теряйте надежды, надейтесь, несмотря ни на что, и проявляйте стойкость, которая не покидала Вас до сих пор. Конец близок, и впереди брезжит свет. Вы обручены… с этим человеком! Хорошо! Соглашайтесь на женитьбу, и сами назначьте церемонию через десять дней, начиная с этого дня. Она произойдет в большой гостиной.

Призовите, сохраняя абсолютную секретность, мирового судью Бувара, его сына — капитана, Жана Луи Фуше — фермера из Готе, его жену и детей. Несчастные старики не преминут прийти, хотя они и инвалиды. Ничего не бойтесь: незнакомый друг, вернее, друзья, которые не покинули Вас, будут там, чтобы протянуть Вам руку помощи.

И не подавайте виду, не удивляйтесь, какими странными бы ни показались Вам люди и события.

Потерпите еще десять дней… не больше десяти дней!

Девушка, огромные глаза которой наполнились слезами, прошептала:

— Десять дней! Как я переживу эти десять дней?

Наступил момент, которого так боялась Валентина и с таким нетерпением ожидала графиня.

Еще несколько часов — и это отвратительное подобие брака станет свершившимся фактом. Благодаря подлым уловкам, к которым с дьявольской ловкостью прибегнул Фэнфэн, несчастная девушка должна была стать жертвой бандита либо искать смерти — последнего пристанища для всех отчаявшихся.

Госпожа де Ружмон не находила себе места. Суетясь, напевая, постоянно находясь в движении, без умолку болтая, хватаясь за все подряд, мучая противоречивыми приказаниями обезумевших слуг, — и сама словно помешанная, — она не знала, как найти выход переполнявшей ее радости, выражение которой было шумным, нервным и непоследовательным.

Она решила превратить гостиную в домовую церковь, для чего потребовала снести туда все имевшие отношение к религии предметы, рассредоточенные по двадцати пяти комнатам замка. Ее рвение привело к тому, что образовалось странное нагромождение распятий, картинок, икон, статуэток, расставленных без вкуса и порядка, словно рукой капризного ребенка. Повсюду горело множество свечей, зажженных заранее. Мадлена, ослепленная ярким освещением, заявила, что это «просто лепота! Почище, чем на праздник Тела Господня».

Графине лучшего и не требовалось. Непосредственное проявление восторга простодушной девушки убедило ее в том, что ее старания не пропали даром.

К тому же гостиная была буквально завалена цветами и зеленью, что в какой-то мере спасало импровизированную часовню от обыкновенной претенциозности и вульгарности.

Рене, которой была назначена роль подруги невесты, нашла в своем убогом эмигрантском гардеробе прелестный светлый наряд, который необыкновенно шел к ней. Девушка уж не пыталась искать причину внезапного решения кузины. Она была очаровательна, несмотря на смутную тревогу, от которой никак не могла избавиться. Помолодевший, преобразившийся аббат Фарронвиль, в одеждах, принадлежавших к другой эпохе, вновь обрел прежний внушительный и величественный вид.

Что до госпожи де Ружмон, которая за последние шесть лет почти утратила представление об элегантности, то она вырядилась в платье, которое больше подошло бы молодой женщине. Увидев это изобилие кружев и драгоценностей, слуги разинули рты, а старый шевалье недовольно поджал губы.

Церемония была назначена на одиннадцать часов.

Валентина, к великому возмущению графини, собиравшейся помочь ей облачиться в наряд, все не показывалась. Девушка закрылась у себя, заявив, что не нуждается в посторонней помощи и будет одеваться столько, сколько посчитает необходимым.

Не в состоянии сидеть на месте, госпожа де Ружмон каждые пять минут стучалась в дверь и кричала в замочную скважину:

— Ну что? Вы готовы наконец?

— Сейчас, матушка, — спокойно отвечала Валентина.

В десять часов и три четверти виконта де Монвиля еще не было. Не появлялся и его старинный наставник, старый священник, верный канонам церкви, ожидаемый с большим нетерпением.

От этого необъяснимого опоздания графиня окончательно потеряла голову, она стала опасаться, что произошло какое-то несчастье.

Но вот на дороге из Крота послышался быстрый стук копыт.

— Это он! — воскликнула графиня, бросаясь к окну гостиной-часовни, сиявшей всеми свечами.

Но нет! То был мировой судья Бувар в сопровождении своего сына, капитана. Последний был одет в старинную форму армии Самбры-и-Мёза, столь хорошо знакомую Рене, что вид ее, вызвавший милые сердцу девушки воспоминания, внезапно заставил его забиться сильнее.