Луи Буссенар - Избранные произведения. II том

Старуха поняла это движение и сказала все с той же подленькой улыбочкой:

— Не бойтесь, в воду ничего не добавили, хотите попробую? Но лучше отведайте винца. Прямо бархатное!

Откупорив бутылку, она наполнила стакан и выпила залпом. Тогда Жермена отхлебнула несколько глотков, вино придало ей бодрости. Уступая неодолимой потребности в отдыхе, всегда наступающей после тяжелых переживаний, девушка села на диван. Она долго оставалась в мучительном полусне, потом сразу очнулась и снова, с ясностью осознав случившееся, принялась упорно обдумывать побег.

Вид мамаши Башю, развалившейся как свинья на одном из диванов, напомнил пленнице о том, что ее сторожат. Но Жермена не очень боялась и побороться с мегерой, лишь бы убежать.

Она сложила в несколько слоев салфетку, накинула на рот старухе и завязала сзади крепким узлом. Опешившая, полузадохнувшаяся мамаша Башю сопротивлялась. Но нежные руки работящей девушки имели крепкие мускулы. Схватив лапы старухи, она скрутила их и связала жгутом из другой салфетки, затем порылась в кармане фартука экономки, достала ключи и очутилась в другой комнате. Ободренная успехом, Жермена открыла вторую дверь в коридор. Но она не знала о предосторожностях, предпринятых графом, и вскрикнула от удивления и гнева, встретив на пути молодого человека среднего роста, внушительного вида и настроенного явно решительно. На столе перед ним возвышалась бутыль, опорожненная на три четверти. Он вскочил и проговорил хриплым голосом городского подонка:

— Видно, деточка решила сбежать. За это господин граф перерезал бы нам шею, потому что он очень дорожит девочкой. Пошли, красотка, надо вернуться домой.

Не унижая себя мольбами, Жермена схватила за горлышко увесистую бутылку и изо всех сил ударила стража по лбу. Тот упал, почти потеряв сознание, однако успел нажать на кнопку, и по всему дому раздался трезвон. Залаяли собаки. Послышались быстрые шаги, вбежал человек, красный от выпитого, но вполне понимающий, что произошло, и, как это бывает с привычными пьяницами, готовый к решительному действию.

— Что случилось, Бамбош? — спросил он, задвигая дверной засов. И, видя, что у малого по лицу течет кровь, добавил: — Ты ранен?

Бамбош глубоко вздохнул и сказал притворно жалобно:

— Да, папаша Лишамор. Оглоушен дамочкой, у нее тяжелая ручка. Прямо искры полетели из глаз!

— А моя женушка?

Лишамор, услышав астматический хрип, кинулся в другую комнату. Он увидел полузадушенную старуху с посиневшим лицом и сорвал с нее повязку. Все трое настолько беспрекословно подчинились воле графа, что и в его отсутствие никто не посмел даже выразить возмущение Жермене.

Разве что Бамбош пробормотал, подмигнув:

— Сильна девка! Когда граф от нее откажется, мне будет нелегко с ней справиться.

— Мадемуазель, будьте благоразумны, — мрачно сказал Лишамор. — Знайте, что бегство совершенно невозможно.

— Да, моя детка, — заключила, уже оправившись от нападения, мамаша Башю. — Раз господин граф желает вам добра, не надо душить нас. Между нами говоря, вы уж не так несчастны, и многие хотели бы очутиться на вашем месте. Примиритесь с обстоятельствами.

— Никогда! — отрезала Жермена.

Терзаемая мыслью о матери и сестрах, под постоянным надзором сторожей, Жермена провела ужасный день.

Мамаша Башю, не получая ни слова в ответ на сладкие речи, в конце концов умолкла, занялась приготовлением изысканной трапезы и, когда пришло время еды, сказала девушке:

— Милочка, если вы не желаете раскрыть рта, чтобы поговорить со мной, то, может быть, сделаете это ради обеда.

Стыдясь, что не в силах выдержать голодовку, Жермена все-таки перекусила, но от питья окончательно отказалась.

— Красавица моя, вижу, вы продолжаете относиться с недоверием к напиткам, — сладенько уговаривала мамаша Башю. — Честное слово, вино совершенно безвредное. Чтобы вас успокоить, я опять первой его отведаю.

Жермена неуверенно кивнула и, видя, что старуха выпила полный стакан, немножко налила себе. Сотерн [497] Сотерн — белое столовое вино, названное по месту его производства, города во Франции. показался слегка горьковатым, но ей редко приходилось пить и только самое дешевое, она подумала, что дорогие напитки непременно имеют определенный привкус.

Примерно через час ее непреодолимо повлекло ко сну.

Мамаша Башю уже вовсю храпела в соседней комнате.

В момент, когда Жермена задремывала, ей вспомнилась неудержимая хитрая улыбочка мамаши Башю, смотревшей, как Жермена пила. И она в страхе подумала, что мерзавка опять подсыпала наркотик и выпила сама, чтобы ее обмануть. Ей-то ничего не грозит, если она проспит часок-другой. А мне…

— Господи! Спаси! Помоги мне!

Но Бог не внял. Через какое-то время вошел граф. Напрягая душевные силы, она старалась вырваться из каталепсии [498] Каталепсия — болезненное оцепенение, застывание тела и отдельных его членов; может быть вызвано посредством гипноза. , закричать, хотя бы застонать. Как часто бывает в подобном состоянии, бедняжка чувствовала и понимала происходящее, но тело оставалось недвижимым.

Страстные поцелуи, нежные слова, объятия графа она восприняла без сопротивления, как мертвая.

Кончив насиловать беззащитное тело, Мондье удалился, испытывая садистское наслаждение от вида слез неподвижной жертвы.

— Еще несколько таких сеансов, и я приручу тебя, красавица, — сказал он напоследок.

Жермена вновь погрузилась в сон. Когда она очнулась, свечи уже догорели, и в комнате было бы темно, если бы через щели в плотных шторах снаружи не пробивался свет: солнце уже встало. Из соседней комнаты по-прежнему доносился храп старухи.

«Лучше умереть, чем терпеть такое существование, — решила пленница, вспоминая последние слова графа. — Бежать! Спастись хотя бы ценой жизни! Господи! Чем я прегрешила пред тобой…»

Пользуясь тем, что старуха спит, девушка открыла окно и хорошенько осмотрела пустой тихий двор.

Она заметила, что решетчатые ворота заперты лишь на задвижку и что высота подоконника над землей не столь велика, прыгнуть не страшно, но снаружи оконные проемы заделаны решетками из пяти прутьев немалой толщины. Конечно, их ни погнуть, ни выломать. Терпеливо и внимательно она принялась обследовать стержни на всех пяти окнах, пробуя раскачать их или хотя бы повернуть в гнезде. Ей посчастливилось. Одна железяка чуть пошатывалась. Видимо, разрушился цемент, укреплявший ее. Жермена взяла один из серебряных ножей, предавших ее, когда пыталась убить графа, и терпеливо начала скрести у основания решетки. Почти сразу отвалился большой кусок цемента и обнажился конец прута: по всей вероятности, каменщики небрежно зацементировали треснувшую кладку. Казалось, что стержень закреплен прочно, хотя на самом деле его держала только штукатурка. Удалось сдвинуть железяку в сторону, теперь можно было пролезть. Вместо веревки она воспользовалась классическим приспособлением — жгутом из простыни, закрепленным за соседний прут.