Луи Буссенар - Избранные произведения. II том

Ничто не могло истощить ее терпение, основанного на любви и твердости характера. Сколько ни мучил ее Мишель непризнанием, придирками и нелепыми жестокими словами, она все терпела, молча удерживая слезы. Она все прощала ему.

Березов не пытался выходить из дома, вставал очень поздно, целый день сидел в единственном их кресле, непрерывно курил или дремал, и мысли его оставались замкнутыми на внушениях страшного гипнотизера, вбитыми в мозг как гвоздь в дубовую доску.

— Вам не стало лучше, мой друг? — ласково спрашивала Жермена, стараясь заглянуть ему в глаза.

Он ворчливо отвечал:

— Нет. И какое вам до этого дело?

И при этом старался избежать ее взгляда.

— Очень даже большое, Мишель, ведь я хочу вам добра.

— Если бы вы его хотели, как говорите, то сделали бы для меня то, о чем я вас прошу.

— Что же именно, мой друг?

— Вышли замуж за графа Мондье, он вас обожает… Он богат… Сделали это потому что так надо, потому что нельзя иначе.

Жермена чувствовала такую боль в сердце, словно его прокололи.

— Этот человек — негодяй, и вы причиняете мне боль, говоря так.

— Но раз это надо… А я должен застрелиться из револьвера, непременно из револьвера…

— Довольно!.. Перестаньте!.. Вы меня мучаете, Мишель! — И Жермена, не выдержав, зарыдала, побежденная бессознательной жестокостью больного.

Когда наконец ей удалось поймать его взгляд и посмотреть в упор чудесными, полными слез глазами, князя вдруг охватило чувство восторга, он словно пробудился и воскликнул:

— Как вы прекрасны, Жермена! Как вы добры… Как я вас… как я вас люблю!

Жермена вскрикнула от радости. Выдав однажды свой секрет, она уже не скрывала любви к Мишелю.

— И я люблю вас, мой друг! Ради вас я смирила свою ненависть. Умоляю вас, будьте таким как прежде! Не мучайте меня, не говорите мне того, что сейчас произнесли.

Но вскоре взгляд и слова Жермены перестали действовать, и князь опять подпал под влияние жестокого внушения. Будто раскаиваясь в непослушании приказу, он в бешенстве возвысил голос:

— Это неправда!.. Все неправда… Я вас не люблю!.. Слышите? Я вас ненавижу! Да, ненавижу всеми силами души!..

Его лицо искажалось гримасами как у безумного. Он с ужасом выкрикивал чудовищные слова, подобно тому как верующий изрыгает проклятия Богу под действием неодолимой злой силы.

Человек, более знающий, чем Жермена, кому известны симптомы действия гипноза, изученные доктором Шарко [588] Шарко Жан Мартен (1825–1893) — французский врач, один из основоположников невропатологии и психотерапии. , понял бы, что Мишель перенес тяжелую душевную травму.

Но несчастной девушке об этом ничего не было известно, и она оплакивала свое разрушенное счастье и боялась за жизнь Мишеля, чье здоровье не поправлялось.

При всем своем мужестве бедняжка теряла надежду, особенно видя, как нищета давит их дом. Они творили чудеса экономии и изобретательности, чтобы противостоять страшной беде трудящегося человека — безработице. Но никто из них не высказал ни единой жалобы. Они терпели не падая духом.

Если оставалась хотя бы надежда на улучшение жизни в будущем! Наоборот, все шло к худшему. Запасы истощались, накапливались долги поставщикам продуктов. Свой заработок Бобино взял за неделю вперед, и занять было негде. Через несколько дней наступит полная нищета.

Напрасно Жермена, Берта и Мария искали хоть какого-нибудь занятия, даже совершенно им непосильного. Они ничего не находили. Решительно ничего!

И если бы приходилось голодать только им троим и Бобино!

Наборщик со своей неистощимой привычкой к шуткам говорил:

— Мы-то привыкли питаться голодом! Но как быть с бедным князем? Как ему терпеть обнищание? Тысяча чертей! Что делать?

Пришлось в конце концов лишить Мишеля лакомств и сигар, он стал невыносимо сварливым и придирчивым, жить с ним становилось невозможно. Нужны были вся любовь и все терпение Жермены, чтобы выдерживать это мучение.

Мишель всерьез считал себя сумасшедшим, и все его поведение было действительно безумным.

Его постоянно преследовали навязчивые идеи: о самоубийстве, о женитьбе Мондье на Жермене и о побеге из дому.

Он настойчиво твердил Жермене, что ей надо выходить замуж за ее палача и просьбы всякий раз постепенно переходили в приказания. Он кричал иногда так, что наверняка слышали соседи, и это могло кончиться публичным скандалом.

Один раз, когда он пребывал в особенно возбужденном состоянии, Жермена даже испугалась. Таким, кажется, она его еще не видела.

Березов сделался беспредельно злым, агрессивным, грубым.

— Порази вас гром! Долго вы еще будете держать меня взаперти?! Я же вам говорю, что вы должны выходить за Мондье! Когда вы станете его женой, я смогу покидать этот ваш постылый дом. Я сделаюсь добрым другом вам обоим. А потом… А потом… Раз вы говорите, что любите меня… Что ж… будете спать и со мной… Это же прекрасно… Что вы молчите? Черт подери! Вы скверная девка… шельма… Я вас отлуплю… как вы того заслуживаете… Потом… потом сам застрелюсь… так надо.

На этот раз девушка окончательно испугалась. Не того, что умрет — зачем нужна такая мучительная беспросветная жизнь? Она боялась, что останется беззащитным несчастный сумасшедший, который так ее любил! Так был ей предан и кого любила она!

Жермена представила князя в одиночестве, запертого в доме для умалишенных, где его будут мучить, о чем она читала в дешевых книжонках.

Мишель в окружении врачей, считающих всех пациентов безнадежными или симулянтами; грубых и невежественных надзирателей, подвергающих пыткам холодным душем или, наоборот, ванной с горячей водой. Никогда этому не быть! Она не отдаст Мишеля на адовы муки!

И в то же время она очень испугалась его возбужденного состояния. Что он ее побьет, этого она не боялась. Разве она не была его собственностью, его вещью, так сильно любя его? Разве он не имел над ней права жизни и смерти? Да. Ее смерти, но ведь надо, чтобы эта гибель спасла его, обеспечила бы ему счастье! А если он ее изувечит и она станет ни на что не годной? Кто тогда будет за ним ухаживать до последнего своего вздоха?..

Жермена была с ним одна. Берта ушла искать работы. Мария — в прачечную, Бобино помогал в кожевенной мастерской за небольшую плату хозяину Матиса, прежде чем пойти на свою смену в наборном цехе.

Итак, они оставались вдвоем. Казалось, ничто не предвещало вспышки. Но без всякой видимой причины или повода, несчастный помешанный бросился к Жермене — то ли чтобы ударить, то ли задушить. Он крикнул бессмысленно и страшно:

— Я хочу уйти!

— Вы не уйдете, — твердо ответила Жермена.

Лицо Мишеля перекосилось, глаза налились кровью, он кричал: