Луи Буссенар - Избранные произведения. II том

При приближении поезда несчастные протягивали в мольбе иссохшие руки, матери повыше поднимали детей, чтобы пассажиры могли разглядеть их безжизненно свесившиеся ручонки и ножки, а заодно и кожу, висевшую складками, словно стала им велика.

В Лагере Нищих собираются со всей Калькутты. Обычно это люди, не сумевшие найти работы и лишенные, таким образом, средств к существованию. Возможно, они смогли бы перебиться как-то, роясь в мусорных свалках, но таким строго-настрого запрещено пребывание в богатейшем городе, чтобы их вид не омрачал богачам настроения!

Справедливости ради заметим: обитатели Лагеря Нищих заброшены не окончательно. Во всех идущих из Калькутты поездах всегда находятся сердобольные люди, которые специально везут продукты питания, чтобы раздать этим беднякам. Сюда доставляют также в товарных вагонах готовую пищу, которая тут же по справедливости распределяется среди голодающих. И, наконец, тех, кто покрепче, особыми составами увозят в глубь страны, где их слегка подкармливают, а затем отправляют в районы широкомасштабных общественных работ. Но, как известно, на государственных стройках трудятся сверх всякой меры, мало едят и часто умирают!

Вот и на этот раз нагруженные снедью леди и джентльмены вылезли из вагонов и смешались с ужасающего вида толпой. Они раздавали лепешки, булочки и бутерброды, которые с жадностью выхватывали у них из рук те из голодающих, кому посчастливилось пробиться. Патрик и Мери завидовали этим пассажирам, баловням судьбы — нет, не их богатству, а тому, что они имели возможность творить добро!

Благотворительная акция длилась минут десять. Затем леди и джентльмены вновь заняли места в своих купе, прозвучал свисток, и послышался грохот отходящего поезда.

Но, как обнаружили с недоумением Патрик и Мери, их вагон так и остался стоять среди жалкого многолюдья Лагеря Нищих. Дети вылезли из вагона и сразу же поняли, что произошло. Пять или шесть вагонов их поезда подсоединили к локомотиву, который и уносил сейчас на бешеной скорости респектабельную публику подальше от этого места. К остальным же тридцати вагонам, для людей попроще, в данный момент прицепляли маломощный паровоз, использовавшийся обычно только для товарных составов.

Железнодорожные служащие деловито сновали туда-сюда, с шумом раздвигали двери длинных, колониального типа вагонов и отдавали на местном языке какие-то распоряжения, нашедшие у толпы самый живой отклик. Худые, изможденные люди зашевелились, их лица с сухой, как пергамент, кожей озарились болезненным подобием улыбки. Потом вся эта масса молча ринулась к составу. Отталкивая друг друга, обитатели Лагеря Нищих штурмом брали вагоны, набиваясь в них столь плотно, что о таких вещах, как элементарные удобства или санитарные нормы, и речи не могло быть. В поезде разместилось более двух тысяч человек — в купе, коридорах и даже на тамбурных площадках.

Попавших в давку детей майора толпа понесла к одному из вагонов и грубо втолкнула внутрь. Когда они немного пришли в себя, то обнаружили, что сидят на лавке, но понять, как они очутились тут, так и не смогли. Преданный Боб был тут же: огрызаясь и рыча, он старательно пробивал себе путь, чтобы не потерять хозяев.

Оглядевшись, дети с удивлением обнаружили, что судьба вновь свела их с теми индусами, что приходили к ним в парк. Туземцы также заметили их и радостно закивали. Оказалось, что они, смягчив цветами чувство голода, тоже отправились в Калькутту и, пока дети бегали по городу, разыскивая ювелирную лавку, успели перебраться в Лагерь Нищих.

Когда все более или менее разместились, начали раздавать пищу, только что доставленную в товарных вагонах. Многочисленные служащие бегали вдоль поезда, толкая перед собой тележки с продуктами. Из дверей к ним тянулись тощие, словно паучьи лапы, руки, ловко подхватывавшие на лету костлявыми пальцами еду. Внутри вагонов произошла самая настоящая свалка. Лепешки вырывали друг у друга, те ломались, крошились и тут же исчезали в жадно разинутых голодных ртах.

Время шло к полудню. Было невыносимо жарко, хотя у всех вагонов имелись по бокам специальные щитки, защищавшие окна от солнца.

Патрик и Мери буквально умирали от голода. Осмелев, мальчик выглянул за дверь и подозвал служащего — из тех, что раздавали пищу:

— Господин, не мог бы я купить что-нибудь из еды для себя и сестры?

Тот, удивившись, что видит белого мальчика в такой компании, буркнул сердито:

— Это невозможно!

— Но почему?

— Это милостыня для бедняков. А милостыню, видите ли, не продают.

— Но ведь мы же оплатили проезд…

— И зря! Но мне некогда болтать. Раз вам нечего есть, берите…

Не в силах больше бороться с чувством голода, Мери умоляюще взглянула на бедного мальчугана, и тому на этот раз волей-неволей пришлось смирить свою шотландскую гордость. Покраснев, он протянул руку и получил две лепешки. Так как друзья-индусы не собирались претендовать на них, одну он дал сестре, другую, утирая слезы, тотчас съел сам.

И тут резкий свисток возвестил об отправлении поезда.

Врачебное обследование. — В тюремной больнице. — Официальное освидетельствование смерти Бессребреника. — Американский консул. — Запоздалые почести. — Графиня де Солиньяк. — Ночное погребение. — Обострение и нормализация обстановки. — Странное сообщение. — Снова у могилы. — Пустой гроб. — Исчезновение яхты.

Когда тюремщик в сопровождении слуги вошел в карцер, то обнаружил Бессребреника неподвижно лежащим на полу. Приблизившись, он в нарушение инструкций, строжайше запрещавших служащим его ранга разговаривать с заключенными, позвал:

— Господин!.. Эй, господин!..

Ответа не было.

— Вы слышите, завтрак принесли… Ну и сон же у вас, пушкой не разбудишь!

По-прежнему — никакого результата.

Тюремщик заволновался. Наклонившись, потрогал руку капитана, потом лоб и отступил, прошептав:

— Господи помилуй, да он холоден как лед. Уж не помер ли?

Англичанин попробовал приподнять узника и почувствовал, что тяжелое тело капитана закостенело, как у покойника.

— Ну и влип же я!

Боясь, что из-за этого необъяснимого случая у него могут быть серьезные неприятности, тюремщик стремглав выскочил из карцера, оставив в нем слугу и не заметив, как в его черных глазах мелькнул странный огонек. Промчавшись бегом по коридорам, он как вихрь ворвался в кабинет к старшему надзирателю. Тот немедленно доложил о происшествии начальнику тюрьмы, который тут же вызвал из тюремного лазарета врача, по счастью оказавшегося на месте.

Слуга между тем подошел к узнику, долго и пристально вглядывался в него, а затем, с демонической усмешкой на устах, негромко рассмеялся. Но, услышав раздавшийся под сводами коридора гулкий шум шагов, он вновь принял свое обычное, бесстрастное, как у бронзовой статуи, выражение лица.