Луи Буссенар - Избранные произведения. II том

Усевшись на пол, он прочел несколько строф из вед [51] Веды — древнеиндийские литературные памятники, представляющие собой четыре сборника гимнов и жертвенных формул. и, отгоняя злых духов и располагая к себе добрых, произнес заклинания. Затем погрузился в состояние глубокой сосредоточенности, вновь переживая мысленно важнейшие события своей нелегкой бурной жизни.

Факиры с помощью специальных упражнений вырабатывают в себе способность к быстрому и полному отключению своего сознания от окружающего мира и, обладая даром самовнушения, могут сами себя усыпить и лишиться чувствительности, как это бывает под воздействием гипноза.

Вот и Берар, постепенно отрешаясь от всего, впал в забытье и сидел теперь неподвижно, как статуя, в безмолвии зала, ставшего ему гробницей.

Прошло много часов, но предводитель душителей так и не шелохнулся, и о том, что он еще жив, можно было судить лишь по еле уловимому дыханию.

Но как бы ни был глубок этот сон, предвозвестник смерти, факиру все же не удалось уйти в небытие. И когда послышался легкий шорох, он чуть заметно вздрогнул, хотя ни один мускул на его лице не шевельнулся, а подернутые дымкой глаза по-прежнему ничего не видели.

Внезапно зал наполнил глухой шум трения гранита о гранит, стена ненадолго повернулась, и в образовавшейся щели сперва показалась голова, а затем и худощавое сильное тело на длинных тощих ногах.

Простую и вместе с тем изысканную одежду пришельца составляли огромная индусская чалма, ослепительно белый халат из тонкой шерсти и узкий белый шелковый пояс, из-за которого выглядывала богато украшенная каменьями рукоятка кривого кинжала. Тонкие черты лица, обрамленного седой раздваивавшейся бородой, и высокий широкий лоб придавали ему облик человека умного и одухотворенного.

Шагнув в помещение, незнакомец легким движением руки стряхнул с сандалий пыль, устремил живой и вместе с тем спокойный взгляд на сидевшего в неподвижной позе факира и негромко, но отчетливо произнес:

— Проснись, Берар!

Факир тотчас открыл глаза, и лицо его приобрело обычное выражение. Узнав вошедшего, он вскочил:

— Учитель! Пандит Кришна! Мир тебе, сахиб!

— И тебе мир, Берар!

С почтительным смирением факир сказал:

— Учитель, я виноват в том, что попался… Нашелся человек хитрее меня…

— Знаю, Берар. Я все знаю.

— Я заслуживаю кары и готов понести ее!

— Следуй за мной в зал совета, — загадочно ответил пандит.

Вновь сработал секретный механизм, и они вышли из зала. Легким уверенным шагом пандит прошел, сопровождаемый факиром, множество коридоров, пока наконец не оказался в огромном помещении со сводчатым, как в церкви, потолком и с богато драпированными стенами, к которым прижались книжные шкафы. В глубине, под сине-белым балдахином, находилось возвышение. Посреди его виднелось высокое, из слоновой кости, кресло, украшенное фигурками индусских божеств, выточенными с великим терпением и изощренным мастерством, свойственным ремесленникам Востока. По обеим сторонам от этого кресла были расставлены по трое еще шесть кресел, но уже из черного дерева и размером поменьше.

Пандит опустился степенно, как на трон, в кресло из слоновой кости и, помолчав немного, обратился к Берару, скромно стоявшему у двери:

— Подойти поближе и сядь!

Хотя голос учителя звучал тихо, тон был повелительным, не допускавшим возражений.

Факир, почтительно склонившись, прошел в зал и сел на одну из низеньких скамеек, выстроенных рядами напротив возвышения.

Тихо приоткрылась дверь и пропустила высокого, худощавого старика — в чалме и в таком же белом халате, что и у учителя. Его лицо окаймляла белая борода, кожу, прокаленную и потрескавшуюся, покрывала мелкая сетка морщин. На огромном, отвердевшем, как рог, носу сидели, поблескивая стеклами, очки. Хотя он и опирался на палку, но не производил впечатления дряхлого человека.

Вместе с ним в зал вошли еще двое — в простых набедренных повязках, с непокрытыми головами, по-видимому, факиры.

— Мир тебе, Рамтар! — приветствовал старика пандит Кришна.

— И тебе мир, Кришна! — отвечал старик, усаживаясь в кресло из черного дерева. Сопровождавшие его факиры сели возле Берара.

Затем, с небольшими интервалами, вошли один за другим остальные пандиты, и с каждым из них — по одному или по два факира.

Ученые брахманы, люди немолодые, презирая роскошь, одевались скромно. Единственным отличительным знаком их кастовой принадлежности служила висевшая на правом плече узкая шелковая перевязь в виде красного шнура.

Восседавшие на возвышении пандиты во главе с учителем Берара походили один на другого как родные братья. И в этом не было ничего удивительного: с годами у всех брахманов вырабатываются единые, сдержанные манеры и даже появляется одинаковое выражение лица, резко отличающее их от рядовых людей. Во внешности представителей жреческой касты нет ничего примечательного, и в старости, лишенные индивидуальности, брахманы напоминают поблекшие тени.

Перед пандитами, знатными по происхождению и, главное, прославившимися своей ученостью, открыты все двери к богатству и славе, которые им безразличны. Долгие годы учебы, упорных поисков истины вознесли этих мудрецов к вершинам знаний, недосягаемым для простых смертных. Кто они, эти люди? Откуда? Где и как живут? О них мало что известно, их имена знают лишь немногие. Каждый из них — саньяси (или «отрешившийся от всего»), яти («смиривший себя») или паривраджака («живущий странником»). Народ питает к ним глубочайшее уважение, к которому, однако, примешивается смутный и необъяснимый страх.

Власти, выказывая по отношению к ним пренебрежение, втайне все же побаиваются и ненавидят их: завоеватели интуитивно всегда недолюбливают мудрецов. Огромная пропасть пролегла между бегущими от почестей и роскоши учеными, с их утонченным умом и культом терпимости, и грубыми и лицемерными англичанами — людьми напыщенными, уверенными в своей исключительности, ограниченными, шумными, назойливыми, напичканными ростбифами и пропитанными виски.

Правительство ее величества королевы старается не портить отношений с брахманами, поскольку понимает, что они представляют собой грозную силу. Если их только затронуть, они тут же, вопреки всем правилам цивилизации, обратятся к своим фанатикам-факирам, готовым по их приказу совершить любое, самое ужасное преступление. Достаточно вспомнить, как отомстили брахманы за смерть своего собрата Нарендры, за надругательство над его телом.

Сидя на низеньких скамеечках, факиры почтительно застыли, слушая непонятную для них беседу, которую мудрецы вели на древнем, священном языке. Пандиты долго, с серьезными лицами, обсуждали причину, по которой их созвали из отдаленнейших мест Индии. Когда же совещание закончилось, Кришна повернулся к сидящим в зале: