Люси Уорсли - Чисто британское убийство. Удивительная история национальной одержимости

В интервью, которое дал мне внук Кристи Мэтью Причард, он набросал портрет женщины, совершенно лишенной яркого блеска Найо Марш или актерских поползновений Марджери Аллингем. По его словам, она была застенчивой, склонной к уединению и даже отшельничеству, снисходительной к ошибкам родных и друзей и уж совершенно чуждой всякой стадности. В 2008 году ему попался диктофон, на который Кристи наговаривала записи для автобиографии. Когда их перенесли на электронный носитель, он, по его признанию, испытал шок, впервые услышав, чтобы она «говорила так много за один раз». Она всегда говорила коротко и негромко, никогда не позволяла себе монологов и наотрез отказывалась появляться на телевидении. Эта нелюбовь к свету рампы, уход в частную жизнь стали следствием, как считал Мэтью, «несчастливого периода ее жизни, когда она рассталась с первым мужем почти сразу же после утраты матери… ее преследовали журналисты и она чувствовала себя загнанной в угол».

Писательство погружало Кристи в совершенно другой и гораздо более приемлемый для нее мир, где растерянность, смятение, порванные семейные узы — все испытания, уготованные ей жизнью, — упрощались, выстраиваясь в сюжет детективного романа. «Каждая книга была чем-то близким к катарсису, — утверждала Ф. Д. Джеймс, — а все они вместе — маленьким катарсисом». «В трудное время, — говорит внук Кристи, — опорой ей служила ее способность к творчеству».

В мастерстве героя Кристи, сыщика Пуаро, многое зависит от его умения предвидеть реакции людей, заранее знать, что они подумают или почувствуют, а в этом ему помогает и его знание правил человеческого общежития. «Ах, Пуаро, старый вы прохиндей! — восклицает его закадычный друг капитан Гастингс. — …Чего вы добивались, постоянно обманывая меня, буквально водя за нос?» — «Я вовсе не обманывал вас, mon ami [26] Друг мой ( фр .). , — отвечает Пуаро. — Уж если говорить по существу, то я лишь позволял вам самому обманываться. <���…> Видите ли, друг мой, вы по натуре исключительно честны и откровенны, все чувства и мысли читаются на вашем лице, enfin [27] В конечном счете ( фр .). , как в открытой книге!»

У Пуаро в высшей степени развита способность читать, что скрыто в душах людей, а в автобиографии Кристи упоминаются уроки психологии, вежливого обращения и хороших манер, которые она получила в семье как добропорядочная эдвардианская девушка. Она как свои пять пальцев знала правила флирта, согласно которым не рекомендовалось открыто выказывать мужчине свое предпочтение, утешаясь лишь сознанием, что он выбрал тебя из всех остальных. Подобно Пуаро, Кристи знала назубок правила жизни в обществе, но, как и он, не столько следовала им, сколько наблюдала их со стороны. Спокойно и отстраненно анализируя родных, друзей, да и свою социальную среду в целом, она вычленила их самую суть, обратив ее в слова.

Одной из дамских хитростей Кристи было стремление скрыть или преуменьшить время, которое она тратила на свою работу. Проводя лето в «Гринуэе», ее девонском доме, внук Кристи Мэтью никогда не заставал бабушку за работой: «Она ухитрялась писать книги так, что окружающие этого почти не замечали». Возможно, дело еще и в том, что речь идет о каникулах, когда она позволяла себе краткий перерыв в работе, хотя даже издателей поражала продуктивность писательницы.

Кристи говорила, что сюжеты она черпает из газетной криминальной хроники и из собственных повседневных наблюдений, например за витриной шляпной лавки. В первом своем романе «Загадочное происшествие в Стайлзе» (1920), где речь идет об отравлении, она использует свой опыт работы в аптеке.

— Боже мой, сколько же здесь разных склянок! — воскликнул я, обведя взглядом маленькое помещение. — Неужели вы умудряетесь помнить, что содержится в каждой из них?

— Могли бы быть пооригинальнее! — со стоном промолвила Синтия. — Такие же слова произносит каждый, кто впервые заходит к нам. Мы уже подумываем учредить приз для первого человека, который, войдя сюда, не скажет: «Сколько же здесь разных склянок!» И я даже знаю, какой вопрос вертится у вас на языке: «Сколько же людей вам уже удалось отравить?»

И конечно, хотя Синтия и отвлекает наше внимание от склянок, именно в них содержится ключ к раскрытию преступления. По словам Ф. Д. Джеймс, доказательства у Кристи всегда «блестяще выстроены так, чтобы ввести нас в заблуждение. Дворецкий всматривается в календарь, близко поднеся его к глазам, чтобы заронить в нас подозрение, будто ключ к разгадке как-то связан с датами и временем, хотя, оказывается, все дело в том, что дворецкий близорук».

И тем не менее колоссальный успех Кристи остается во многом необъяснимым. Почему, например, книги ее переведены на большее количество языков, чем произведения Шекспира? Составитель энциклопедии «Британская криминальная литература» (2008) Бэрри Форшоу предлагает простейшее объяснение неослабевающей востребованности детективов Кристи: «Никто другой не создал произведений, с такой легкостью поддающихся переводу на множество иностранных языков. Слова ее всегда просты и недвусмысленны, но мастерски сплетенная интрига неизменно преобразует их в плотную ткань, создавая основу замечательно отлаженного, бесперебойно работающего механизма».

Впрочем, Кристи делится с нами и собственным пониманием секрета своего успеха. В диктофонных записях, которые я прослушала в «Гринуэе» в компании ее внука, она говорит: «Мои книги по преимуществу развлекательные». Кристи не тщится быть серьезной или поучительной, но в избранной ею нише ее произведения заняли прочное место в ряду шедевров британского детектива, чью великую традицию она продолжила.

На первый взгляд, Дороти Ли Сэйерс (1893–1957) выглядит человеком, совершенно уверенным в себе, полным решимости и обладающим четкими взглядами. Прирожденный газетный колумнист, она, кажется, могла подвергнуть здравой и смелой критике почти все, что только есть под солнцем. Но ожесточеннее всего она сражалась за ясность мысли и языка. В конец каждой колонки в The Sunday Times , содержавшей ее рецензии (нередко уничижительные) на произведения других авторов детективов, она помещала раздел, названный ею «Самый дурной английский этой недели», где описывала то, что считала преступлениями против грамматики и предательством по отношению к языку.