Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя

Наши сведения позволяли со всей серьезностью обдумывать вопрос об организации такой же экспедиции, но направленной уже на север.

Август делал реальными мечты об экспансии в Тихом океане, предлагая несколько возможностей. Он заверял, что некий безродный авантюрист по имени Охотин готов создать для Франции торговую факторию на богатых пушниной островах в обмен на королевскую поддержку его планов относительно Сибири. Он также объявил, что один из японских правителей определенно расположен позволить французам вести торговлю на его берегу. Это открывало гигантские возможности в стране, отрезанной от всего света, куда имели доступ лишь голландцы с их торговым представительством в Нагасаки.

На самом деле главные надежды Август связывал с Формозой. По его мнению — и он составил об этом докладную записку министру иностранных дел, — наиболее цивилизованные островитяне были готовы признать суверенитет Франции над их островом, лишь бы королевские военные силы покончили с китайским присутствием на западном побережье. Во главе отряда всего из восьмидесяти плохо вооруженных людей нам удалось нанести китайцам тяжелое поражение. Август считал, что двухсот человек вполне достаточно, чтобы завладеть территорией.

Господство Франции на Формозе имело в его глазах массу преимуществ. Оно откроет новые рынки сбыта для французской торговли. Оно составит конкуренцию Макао, где обосновались португальцы, а поскольку климат там более здоровый, Формоза в самом скором времени станет штаб-квартирой крупнейших компаний. Тем самым будут обеспечены поставки по лучшим ценам всего, что может дать остров: жемчуга, минералов и пряностей. Наконец, остров послужит опорной точкой для дальнейшей экспансии в западную часть Америки.

Учитывая свой опыт и имеющиеся связи, Август предложил собственную кандидатуру как руководителя операции.

Увы, как я и сказала с самого начала, преимущества, на которые может ссылаться шпион, уравновешиваются недостатками, наличие которых у него предполагается.

Август сумел обосновать, что его планы выгодны, но не сумел добиться, чтобы их осуществление доверили ему.

Его иностранное происхождение, статус бывшего каторжника, бегство, сопряженное с применением жесткой силы, обширные личные связи, разумеется, привлекали к нему внимание, но и вызывали подозрения. Не такой личности можно было доверить честь представлять Францию там, где затронуты высшие интересы. Правительство в то время управлялось триумвиратом министров, и самое меньшее, что можно было о них сказать, — что им были чужды мятежные настроения. Канцлер Мопу, достойный глава судебного ведомства, аббат Терре и герцог д’Эгийон были не из тех, кого впечатлил бы такой персонаж, как Август. Они готовы были использовать его настолько, насколько представлялись полезными его сведения, но никогда не поручили бы ему ничего важного. Если бы однажды они и доверили ему серьезную миссию, то скорее, чтобы отправить его подальше, а не в расчете на результат.

Такова была нерадостная перспектива, мало-помалу открывавшаяся перед Августом. Он лез из кожи вон с утра до вечера, пытаясь избежать развязки столь же печальной, сколь и предсказуемой. Он добился аудиенции у всех трех министров и даже у Людовика XV, который принял его в Версале. Он стал вхож в определенные круги [35] Очевидно, речь идет о масонах. , которые вам хорошо известны, господин Франклин. В их ритуалах он уловил тот же дух, которым были проникнуты и его философские воззрения, и надеялся завязать там полезные связи. Все это отнимало много времени и требовало больших усилий. К концу дня Август уставал больше, чем когда командовал своим сборищем ссыльных против китайской кавалерии.

Я подбадривала его, понимая, как тает надежда. И все же я хотела, чтобы он сражался — за себя, за нас, за свои планы. Кроме того, тайной причиной моей поддержки было желание, чтобы он как можно чаще оставлял меня одну, не мешая общению с моей новой подругой.

Жюли была чуть старше меня. Ей едва перевалило за двадцать. Ее отец был мелким дворянином из Берри, по епископальному разрешению женившимся на собственной кузине. У них родилось шестеро детей, четверо из которых были еще живы. Жюли появилась на свет самой последней, на десять лет позже других, когда супружеская чета уже распалась. Неуверенность в собственных корнях помогла ей проникнуться моей историей, когда я осмелилась рассказать, какую роль я сыграла в смерти коменданта крепости, считавшегося моим отцом.

Однако Жюли была не из тех, кого тревожит тайна собственного происхождения. Она раз и навсегда выбрала веселье и счастливую жизнь. Чтение философских трудов убедило ее в том, что это первый, а возможно, и единственный долг человеческих существ. Все, что могли бы счесть пороком, находило свое оправдание на страницах Руссо или Гельвеция. Она убедила родителей отправить ее в Париж к одной из теток, чтобы завершить образование и выйти в свет. Немощная тетка не покидала своей спальни на втором этаже красивого особняка, расположенного неподалеку от монастыря Сен-Жермен-де-Пре. Формально Жюли занимала две маленькие комнаты, выходящие во двор. На самом же деле в ее полном распоряжении были все гостиные. Она начала выезжать в свет и могла принимать всех, кого пожелает.

Положение незамужней девицы накладывало определенные ограничения. Очень быстро она поняла, что получит полную свободу, только когда будет считаться несвободной. Ей нужен был брак на ее условиях. В обмен на солидное приданое будущий супруг должен был пообещать не вмешиваться в ее жизнь. Она быстро нашла, что искала. Ее муж, военный, между прочим очень красивый мужчина, не имел ни малейшего намерения отказываться от собственной жизни. Свадьба с Жюли давала ему прежде всего счастливую возможность расплатиться со всеми игорными долгами. Брак был заключен, принеся Жюли недостающие познания относительно мужского пола. Затем супруг отбыл на очередную военную кампанию, оставив Жюли одну в Париже. Она решила, что удобнее жить у тетки. С того момента она стала ежевечерне появляться в свете. Ее принимали как в закрытых придворных кругах, так и в философских салонах.

Благодаря ей я быстро приобрела светские навыки. Она взялась за мои наряды, прическу и манеру держаться. Отвела меня к своей портнихе, помогала выбрать ткани, фасоны, и мы здорово веселились на примерках.

В гостиных ее тетушки, стеклянные двери которых выходили на садовые лужайки, я училась ходить, садиться, сдержанно вести себя и говорить, как принято. Жюли учила меня всему, и иногда нас разбирал неудержимый смех. Не знаю, где сама она постигала эту науку, ведь жизнь в замке ее детства не была светской. В Жюли было что-то озорное, стремление ничего не принимать слишком всерьез, а главное — не признавать ничью власть, сохраняя при этом видимость подчинения. Я никогда не встречала человека, столь чутко реагирующего на окружающих, мгновенно подмечающего их недостатки и слабости, их достоинства и тайную природу, с тем чтобы управлять ими.